южных границах Алтая вновь после тысячелетнего перерыва появляется буддизм. Его приняли монголы и позже тувинцы; эпизодически буддийские монахи посещали и Алтай. И хотя джунгарам не удалось насадить буддизм среди тюрков Алтая, длительное соседство с буддийским миром отразилось в мировоззрении алтайцев. В алтайских мифах появляются персонажи буддийского пантеона: Майтрейя, Манджушри, Шакьямуни… Конечно, буддийскими они уже могут быть названы только в кавычках. Это творения народной фантазии, равно далекие и от персонажей индийского буддизма, и от эзотерической традиции дзэн. Майтрея в алтайском мифе предстает правителем мира людей и творцом Шакьямуни. Манджушри тоже изменил свою специализацию. На монгольских и тибетских иконах Менджушри изображается с книгой и пылающим мечом. Последний атрибут и определил его судьбу на Алтае: в мифе Мапгдышире (так он был переименован на Алтае) выступает как воин-богатырь, он борется с владыкой подземного мира.

Наконец, в алтайской мифологии и эпосе появляются некие существа, именуемые «бурхан». Так в тюрко-монгольской традиции назвали Будду, «снизив» его образ до уровня духа шаманской поэзии. Многочисленные бурханы, населившие алтайский эпос, подчиняются верховному божеству Юч-Курбустан (Три Курбустана). Этот небесный владыка потеснил древнего Ульгеня, и порой трудно сказать, кто из них имеется в виду, когда в эпосе речь идет о Верхнем боге. В целом восприятие алтайцами элементов буддийской мифологии и культуры связано с «приземлением» образов, рожденных в недрах иной культуры переводом их на язык своей, шаманской традиции.

В период владычества на Алтае джунгар возвышение и временная консолидация западных монголов-ойратов вызвали к жизни миф о возрождении древнего великодержавия. Алтайские племена, вовлеченные в жестокие и бессмысленные для них войны на стороне западных монголов, в полной мере испытали тяготы этого «великодержавия». Разорение и поборы, насильственное переселение и гонения на шаманов — вот реалии тех времен, что позже возродились в фольклоре под именем «ойротское ханство», «ойротское время». Когда в середине XVIII столетия Джунгарское ханство рухнуло и сотни тысяч людей были физически уничтожены маньчжурскими войсками, та же участь могла постигнуть и алтайцев. Теперь, два с половиной столетия спустя, можно уверенно сказать, что переход алтайских племен под охрану русских гарнизонов спас Горный Алтай от повторения джунгарской трагедии. Тысячи людей хлынули туда, ища защиты и спасения в долинах, удаленных от Западной Монголии. Но вот парадокс: прошло не так много времени после падения ойратов, а в обыденном сознании людей уже произошла идеализация «оиратскою ханства». Героями фольклора стали реальные исторические деятели — Галдан-Церен, Амурсана, Шуну. Но они обрели черты защитников и благодетелей местного населения. Центральной фигурой этих легенд стал собирательный образ милостивого и строгого правителя — Ойрот-хан. Пройдет немногим более века, и эти имена вновь будут у всех на устах. Они всплывут сквозь толщу лет и в изменившейся исторической обстановке зазвучат как призыв к реставрации древней религии.

Такой была одна из предпосылок возникновения на Алтае бурханизма. Вторая связана с деятельностью Алтайской духовной миссии. Христианские миссионеры пришли в горы для обращения в православную веру язычников. В итоге на Алтае сложилась чрезвычайно сложная религиозная ситуация: здесь одновременно действовали проповедники буддизма, христианства, а вскоре появились и носители ислама — переселившиеся на Алтай казахи. Разумеется, православная миссия действовала в самых выгодных условиях — она представляла государственную религию России. Сотрудники миссии хорошо понимали, что вытеснить шаманизм можно, лишь изменив традиционный образ жизни алтайцев. Миссионеры настаивали, чтобы кочующие со стадами скота алтайцы переселялись в постоянные поселения. Вторым их соперником была родовая знать, которая не видела никаких выгод в перемене веры. Следуя примеру своих старшин, отказывались принимать крещение и рядовые алтайцы. И как всегда, яростно сопротивлялись распространению православия шаманы. Ряд препятствий миссионерам удалось преодолеть. В горных долинах появились селения, в них рядом с домом русского образца стояла алтайская юрта, а сами принявшие новую веру алтайцы жили бок о бок с русскими переселенцами. Постепенно удалось сломить сопротивление большей части родовых старшин, и число крещений резко увеличилось. Правда, миссионеры сетовали на формальность принятия алтайцами православия. Неудивительно: слишком различными были конкурирующие религии. Одна, местная, утверждала, что время — циклично, другая настаивала на линейности времени, а в конце его помещала Суд Божий. Шаманизм исходил из того, что удача на охоте зависит от духа тайги, православие учило, что, идя на охоту, следует молиться перед иконой. В итоге большая часть миссионерской работы не достигала желаемой цели. Из православия усваивались простейшие молитвенные обращения, обычай крестного знамения, обрывки мифологии, имена нескольких святых. Миссионеры стали первыми лингвистами, ибо понимали, что проповедь на родном языке скорее даст результаты. Ими были созданы первые словарь и грамматика алтайского языка, на этот язык переводилась религиозная литература. К концу XIX века большая часть алтайцев числилась крещеными и даже появились миссионеры из числа алтайцев. Но позиции православия на юге Алтая, где население сохраняло кочевой быт, были весьма слабы. Рядом с теленгитами (южными алтайцами) жили буддисты-монголы, да и ламы нередко наведывались в алтайские кочевья.

Миссионеры не смогли внедрить православие глубоко в сознание алтайцев, но проповедь их имела неожиданный результат. Алтайцы впервые осознали, что в вопросе веры есть выбор. Задумываясь над словами миссионеров, они сравнивали свои верования с тем, что им предлагалось. К тому же шаманство алтайцев, по наблюдениям русских путешественников, в конце XIX века находилось в кризисном состоянии. Люди часто задавались вопросом: а правы ли шаманы, требующие кровавых жертв своим духам? Водь нередко хозяева отдавали последнюю лошадь… Почему, думали они, и кровавая жертва далеко нс всегда приносит выздоровление, останавливает падеж скота, предотвращает засуху? Вопросов было куда больше, чем ответов.

К началу XX века в общественном сознании жителей Горного Алтая наблюдается брожение. Впервые, может быть, за многие века их мироощущение оказалось в трагическом разладе с действительностью. Оно уже не могло объяснить многого из происходящего. Старые родовые устои рушились на глазах у людей: богатые богатели все больше, и все больше становилось неимущих. Общественная собственность на пастбища и охотничьи угодья часто оказывалась на практике фикцией. Священный принцип — род помогает своему, попавшему в беду, — оборачивается чуть ли не рабством, когда обездоленный человек идет в работники к богатому родичу. Алтай мало-помалу втягивается в орбиту новых общественных и экономических отношений, отрицающих коллективные ценности и нормы. Поток переселенцев проникает в самое сердце гор, и все меньше остается пастбищ и глухих углов… А тут еще идеологическое давление со стороны миссионеров. Надо сказать, что принятие христианства было сопряжено с отказом от ряда элементов своей исконной культуры. Крестившимся запрещали носить традиционную одежду, они не могли посещать шаманские камлания. Все это воспринималось — и