Дикие животные перебиты — ради мяса и потому, что мешают пастись домашнему скоту.

Для зулусов скот — богатство, так было тысячи лет, и где мог пастись скот, туда они кочевали со своими стадами.

Как ни смешно, у этой глуши был и другой страж, кроме крылатых легионов, и этим стражем был зулус. Чака, великий король зулусов, пришел сюда в незапамятные времена. Никто не знает, когда именно, потому что зулусы не измеряют свой век как белые люди, и у них нет летописей.

Старик рассказал эту историю Марку; говорил он по-зулусски, как подобает в таком случае, а старый слуга-зулус, носивший за ним ружье, слушал и одобрительно кивал или вставлял поправки; изредка он говорил довольно долго, дополняя легенду подробностями.

В те дни здесь жило небольшое племя охотников и собирателей дикого меда; эти люди называли себя иньози — пчела. Это был бедный, но гордый народ, и он не покорился могучему королю и его ненасытной жажде завоеваний и власти.

Перед ордами воинов иньози отступили в природную крепость — на вершину северного утеса. Вспоминая этот рассказ, Марк посмотрел на утес на противоположном берегу реки.

Двенадцать сотен людей: мужчины, женщины, дети — поднялись по единственной узкой, крутой и опасной тропе на вершину; женщины несли на головах запасы пищи. Длинной темной цепочкой двигались они по скальной стене, пока не оказались в убежище. И с вершины вождь и его воины кричали королю дерзости.

Чака одиноко встал под скалой, высокая и гибкая фигура, ужасная и величественная в своей силе и своем гневе.

— Спустись, вождь, и получи королевское благословение; ты останешься вождем под солнцем моей любви.

Вождь улыбнулся и обратился к своим воинам:

— Я слышу лай бабуина.

Их смех отразился от скал.

Король вернулся туда, где длинными рядами стояли десять тысяч его воинов.

Той же ночью Чака отобрал пятьдесят человек, называя каждого по имени. Это были воины с храбрым сердцем, а их слава пугала.

И сказал им король:

— Когда луна зайдет, дети мои, мы поднимемся на утес над рекой. — И он рассмеялся — низко, глухо, и смех этот для многих стал последним звуком, какой они слышали на земле. — Разве не назвал нас этот мудрый вождь бабуинами? Бабуины пройдут там, где не посмеет человек.

Днем старый зулус показал Марку, каким точно маршрутом поднимался король со своими воинами. Потребовался бинокль, чтобы разглядеть щели толщиной в волос и крошечные опоры для пальцев.

Марк содрогнулся, проследив взглядом этот маршрут, и вспомнил, что Чака вел своих воинов без страховки в кромешной тьме после захода луны и каждый воин нес на спине щит и копье с широким наконечником.

Шестнадцать воинов при подъеме сорвались вниз, но так велико было мужество отобранных Чакой людей, что никто не издал ни звука во время ужасного падения в темноте, даже шепот не насторожил часовых иньози прежде тишайшего глухого удара тела о скалы внизу в ущелье.

На рассвете, пока его воины отвлекали иньози нападением на тропу, Чака перебрался через край утеса, перестроил оставшихся воинов, и тридцать пять человек обрушились на тысячу, каждый удар большого копья вспарывал тело от груди до спины, а когда воин вытаскивал копье, бил фонтан алой крови.

— Нги дла! Я поел! — ревели король и его люди, и большинство иньози предпочли броситься с утеса, чем посмотреть в лицо гневу Чаки. А тем, кто не решался прыгать, помогли.

Чака обеими руками легко поднял над головой вырывающегося вождя иньози.

— Если я бабуин, то ты воробей! — свирепо захохотал он. — Лети, воробышек, лети!

И швырнул его в пропасть.

Не пощадили даже женщин и детей, ибо среди шестнадцати воинов, упавших с утеса, были те, кого любил Чака.

Старый оруженосец порылся в осыпи под утесом и показал Марку на ладони старую кость, которая могла быть человеческой.

После победы на вершине Чака приказал устроить большую охоту в бассейне двух рек.

Десять тысяч воинов гнали дичь, охота продолжалась четыре дня. Говорят, только король своими руками убил двести буйволов. Ему так понравилась эта охота, что он издал приказ: «Это королевские охотничьи угодья, никто, кроме короля, не смеет здесь охотиться. От утесов, с которых Чака сбросил иньози, на восток до самых горных вершин, на юг и север, сколько может пробежать человек за день, ночь и еще один день, вся земля — только для королевской охоты. Пусть все услышат эти слова, пусть все дрожат и повинуются». Чака приказал ста воинам под началом своего старого ундуны охранять землю и присвоил старику звание хранителя королевской охоты; много раз возвращался сюда Чака — возможно, для того чтобы вдохнуть покой и очарование этой земли и усмирить свою израненную жгучим стремлением к власти душу. Он охотился здесь даже в период мрачного безумия, охватившего его после смерти матери — Нанди Доброй. Он охотился здесь ежегодно, пока не умер под лезвиями ассегаев своих братьев.

Около столетия спустя законодательное собрание Наталя, заседая в сотнях миль от утесов Ворот Чаки, повторило указ короля и провозгласило этот район закрытым для охоты и разграбления, но территорию охраняли вовсе не так хорошо, как при старом короле. Здесь много лет беспрепятственно орудовали браконьеры с луками и стрелами, ловушками и западнями, с копьями и собачьими сворами и с современным мощным огнестрельным оружием.

Может быть, очень скоро, как и предсказывал дед, будет найдено средство от наганы или для уничтожения мухи цеце. Закон будет пересмотрен, земли заполнятся стадами скота и будут отданы во власть блестящих ножей плуга. От этой мысли в животе у Марка что-то заныло, пришлось встать и походить по осыпи, чтобы это ощущение прошло.

Старик всегда держался своих привычек, даже в одежде и в повседневных делах. И когда проходил знакомой дорогой или возвращался куда-нибудь, всегда разбивал лагерь в одном и том же месте.

Марк сразу отправился к такому месту у слияния двух рек, где наводнения образовали крутой берег, над которым находилось возвышенное плато под защитой рощи диких фиговых деревьев со стволами толщиной с колонну Нельсона на Трафальгарской площади. Здесь в прохладной зеленой тени жужжали насекомые и ворковали голуби.

Камни для бивачного костра на месте, но немного разбросаны и почернели от сажи. Марк собрал их и уложил правильно.

Много дров: засохшие и упавшие деревья и ветки, выше по берегу грудами лежит принесенный наводнениями плавник.

Марк набрал в реке чистой воды, поставил на огонь котелок, чтобы вскипятить чай, потом из бокового кармана ранца достал стопку документов, присланных Марион, перевязанных и уже слегка обтрепавшихся.

Показания свидетелей на коронерском дознании, предпринятом для выяснения обстоятельств смерти ДЖОНА АНДЕРСА, ЭСКВАЙРА, владельца фермы АНДЕРСЛЕНД в Ледибургском округе.

Марион Литтлджон старательно перепечатала документы во время обеденных перерывов, и по многочисленным исправлениям и надпечаткам было очевидно, что она плохо владеет машинописью.