«А-а-а!!! Кто здесь?!»

Сергей Валентинович обошёл авто, подал даме руку, и… И Сашка оказалась в сосновом лесу.

– Здесь очень недурственная база отдыха. Мало известная…

«…простым смертным из пригородных поездов и жителям села Облянищево…»

…но бурно посещаемая. Я зарезервировал коттедж. Вы наверняка хотите принять душ, всё-таки три часа дороги – это весьма утомительно. А после мы пойдём перекусить. У них отличная кухня.

И кухня, и коттедж действительно были выше всяких похвал.

После ужина, во время которого дядя Серёжа был игрив, как внезапно вспомнивший молодость кастрированный кот, они немного прогулялись по ночному лесу, вернулись в номер, и благостный Сергей Валентинович раскупорил благолепный коньяк. Умело, с явно не сегодня приобретенной сноровкой, наметал на тарелки приобретенную в супермаркете снедь и… включил телевизор.

– Сергей Валентинович, я не хочу есть – мы только что поужинали, – они всё ещё были на «вы». Перейти на «ты» «под шампанское»? Увольте. Сашка всё-таки специалист по глубинной психологии личности, если верить её визиткам.

– Сашенька, это закуска!

– Для закуски вполне хватило бы маслин.

– Вы опять на меня за что-то дуетесь, Сашенька. Но вы – прелесть в любом состоянии. Когда сердитесь, когда язвите, когда дуетесь, когда острите…

«Интересно, если я сейчас громко пукну, это тоже будет «прелестно»? Нет, ну как он тупо уходит от тех вопросов, на которые не хочет отвечать. Прекрасная метода: «Как дела?» – «Да потому что!» Скажи я просто Вове: «Для закуски вполне хватит маслин» – и он бы мне полчаса читал лекцию о сожженной слизистой желудка…»

– Сергей, а зачем нам телевизор?

– Да пусть себе шумит!

«Ну да. Кто бы другого от тебя ждал. «Пусть шумит», блин! Будь ты чуть глупее и вправду не понимай, что этот говорящий ящик с картинками меня раздражает, ты бы тут же предложил его выключить. Но нет! Всё будет по-твоему, не правда ли? Не мытьём, так катаньем. «Как мило». Неужели ты думаешь, что и я, в свою очередь, хоть чего-нибудь не понимаю? Ладно. Кто девушку ужинает – тому и телевизор в руки. Валяй, Емеля, твоя неделя!»

– Сашенька…

– Да, Сергей Валентинович?

– Мы можем наконец-то выпить на брудершафт и перейти на «ты»?

– Конечно.

Он налил полные пузатые бокалы.

«До сего момента, любезный друг, ты был умерен в спиртном. Ну что ж, всё понятно – работа, руль, ресторан. И вот, наконец, блаженный заслуженный островок отрыва от реальности. Welcome!»

Чокнуться. Сплести руки. Опрокинуть. Родительский чмок.

– Санечка, ты очень хороша!

– Ты тоже весьма недурён, Серёж.

«Как неровно покрытый патиной, слегка перекошенный бронзовый подсвечник в псевдоантикварной лавке. Если в текущем расходном отделении портмоне есть ещё и сумма, эквивалентная «цене безразличия», – такой с удовольствием купишь. Для интерьера. Но не тот, на который, не успев задуматься, ухнешь отложенное за подкладку на последний кусок хлеба. Потому что жить без него не сможешь…»

Когда красивый здоровый мужик всю ночь говорит, не затыкаясь, выпивая стакан за стаканом – это утомительно. В какой-то момент Сашка перебралась к нему на колени и уснула. А он всё продолжал разговаривать. Не то сам с собой, не то с телевизором…

Сашка провела прекрасный день. Понежилась в ванной, сходила в ресторан позавтракать. Выпила вкусный обжигающий кофе с коньяком под сигаретку на веранде заведения – и в блаженном одиночестве окунулась в утреннюю свежесть соснового бора.

К обеду дядя Серёжа изволили проснуться.

День был проведен мило, «по-семейному». Откушать. Прогуляться. Сфотографироваться. Выпить. Поговорить. Вечером даже была попытка совокупления. Но у Сергея Валентиновича Боровикова с этим делом было как-то не очень. Кто бы мог подумать, что у такого здоровенного, интересного, вполне ещё молодого дядьки окажется такой скромный размер и совсем уж захудалая функция.

– Это весь? – ляпнула не в меру захмелевшая Сашка и брезгливо помяла пальчиками то, что в заборной лексике обычно изображается огромными буквами. Эх, реклама – двигатель регресса. – Не, ну резерв ещё есть, постарайся!

Дядя Серёжа сорвался с постели и…

«Вот! Сейчас-то уж он не сможет промолчать. Выпивший. Оскорблённый в лучших чувствах (к собственным органам) мужчина должен непременно закатить: а) скандал; б) истерику; в) что-нибудь. Давай, бес! Мне скучно без развязной сексуальной оргии. Так развесели меня хоть чем-нибудь!»

…и умчался в ванную.

Сашка надела пижаму и переместилась на диванчик в гостиную. Налила себе виски на треть, закурила и выставила перед дверью ванной комнаты один из арсенала своих «фирменных» взглядов: смесь презрения с недоумением и превосходства с кокетливым лукавством.

Минут через десять он вышел. Нежно потрепал Сашку по голове. Елейно поцеловал в губки. И на руках отнёс в постель.

«Бил беса ногами, в ускоренном режиме глотая таблетки!»

Добрые фармацевты давно уже всё придумали для крупных бесов среднего возраста.

– Надеюсь, у тебя нет ишемических изменений миокарда? – уточнила Сашка, довольно потягиваясь спустя некоторое – всё равно недолгое – время. – Потому что, если что, я совершенно не знаю, что делать и куда бежать.

– Санечка, ты невообразимая дрянь, – проворковал дядя Серёжа.

– Знаешь, жаль, что добрые аптекари-промышленники придумали средство только для «восстания». Таким, как ты, надо бы ещё и для контроля за извержением. Потому что ты не знал, что я пью таблетки. Но кончил туда, куда кончил. И, к слову, немного раньше, чем было нужно мне. Женщины этого не любят. Полагаю, тебе отлично известен этот факт – всё-таки тебе не «шешнадцать» и я не первая, поди. И у тебя, как я помню из твоего полуночного трёпа, восемнадцатилетний сын. И теперь ты хочешь маленькую красивую девочку от стройной образованной блондинки. Ты так много всего говорил, но так ничего толком и не догадался спросить… О, не волнуйся! У тебя такое выражение лица сейчас, ты бы видел! Ты же старый иезуит. Ты очень много говорил, но, уверяю тебя, не сказал ничего лишнего. И совсем ничего важного. Конечно, у тебя сын. У мужчины твоего возраста просто обязаны быть дети.

Уикенд всё-таки состоялся. Сашка нагулялась, нарезвилась и наязвилась вдоволь. В воскресенье они вернулись. Всю дорогу от соснового бора двухсоткилометровой дальности до самого мегаполиса они молчали. Есть особенное отвратное послевкусие у такого рода «отдыха». Горечь пустоты. И радость от этой горечи. И любовь к этой горечи. И… Пожалею себя, пожалею…

Надорвусь и дойду до конца.

Напишу пару виршей, скудея

И серея словами с листа.