– Ты – не наш. И никогда не был нашим. Зачем тебе сражаться рядом с нами и, может быть, потерять голову за чужое тебе дело? Ты волен уйти. И никто не посмеет отозваться о тебе плохо.

У Ендрека аж дыхание перехватило. Уйти! Вернуться в родной дом, в мастерскую отца на Кривоколенной улице неподалеку от Западных ворот, в двух шагах от Щучьей горки и храма Жегожа Змиеборца…

Уютный двухэтажный домик. Мастерская на первом этаже – на окнах прочные решетки. Еще бы! Выговчане хоть и порядочный в большинстве своем народ, а все же нет-нет да найдется желающий пощупать мошну Щемира-огранщика. Из-за сырья – необработанных самоцветов, доставлявшихся с великим трудом из Синих и Отпорных гор, из безымянных гор за Стрыпой, и вовсе редких, которые привозили смуглые чернобородые купцы, оставлявшие корабли в Заливанщине и Бехах, – и из-за готовых ограненных камней. В отличие от многих мастеров, Щемир не вставлял драгоценные самоцветы в оправу. Он любил заниматься только камнем, его блеском, игрой полутонов, глубиной внутреннего сияния, а готовые изделия продавал тем, кто предпочитал работать с золотом и серебром. Сейчас старший брат Ендрека – Томил – готовится, должно быть, в полноправные компаньоны. Да и сам студиозус наверняка пошел бы по стопам отца, если бы не брошенное случайно словечко пана Каспера Штюца – королевского лейб-лекаря. Дескать, незаурядные способности у парнишки к медицине. Сердце так сладко защемило от предчувствия скорой встречи с матерью и сестренкой. Впрочем, Аделька уже наверняка подросла. Небось замуж собирается. Может, и на свадьбе погулять удастся?

А как же отряд, промелькнула назойливая, как жужжащий над ухом в летнюю ночь комар, мыслишка?

Да полно! Неужели не обойдутся?

Вон, какие все бойцы. Как на подбор…

Сам пан Войцек, легендарный, как понял Ендрек из разговоров малолужичан, порубежник. С ним Хватан и Грай – оба на саблях мало чем уступят командиру. Даник и Самося, Хмыз и Гапей, пан Стадзик и пан Гредзик, наконец, пан Юржик Бутля – проницательный, вдумчивый, хоть и выглядит пьянчуга пьянчугой. А с ними еще Квирын и Миролад… Не пропадут ватажники. Прорвутся.

И все-таки…

Ендрек вспомнил, как трясся на плечах у Хмыза, когда его вытаскивали из замка пана Шэраня. Запах горелой кожи от прожженной куртки гусара и тяжелый дух пота из-под косматой шапки. Вспомнил яростную атаку пана Войцека на укрывшегося за спиной телохранителя колдуна. Вспомнил пана Юржика, цепляющегося за край рамы и кряхтящего, когда его привалило сверху. Вспомнил окровавленное тело Глазика, рискнувшего не для собственной выгоды, а чтобы помочь всем.

– Пан Войцек, я останусь, – выпалил студиозус и едва не взлетел: так вдруг легко сделалось на сердце.

– Ты п-подумал? – Черные глаза Меченого впились в лицо, скользнули, похоже, в самую душу и отпустили.

– Подумал.

– Д-добро, парень. Сам вижу, что подумал. Лицом светел ст-стал, ровно великомученик.

– Я не…

– Смотри, парень, пожалеть бы не пришлось. Мы теперь изгои в родной вроде бы стране. Нас твои же соратники бывшие травить станут, как псы оленя.

– Ничего. Как-нибудь…

– Как-нибудь мне не надо. Ты еще подумай.

– Я достаточно подумал. – Ендрек вскинул подбородок. – Может, я и пожалею, но это моя забота. Я тоже своих не бросаю! Это во-первых…

– Ишь ты… – улыбнулся вдруг пан Шпара. – Добро. Принял. А во-вторых?

– А во-вторых, пан Войцек, ты меня обещал научить убивать.

– Эх, молодость, молодость, – покачал головой сотник. – Ты лечи лучше. Убивать жизнь сама научит. И я не понадоблюсь.

Он помолчал.

– Значит, остаешься?

– Остаюсь.

– Д-добро. Иди коней чистить. Скоро выходим.

Но выдвинулись из лагеря они не так скоро, как хотелось. Квирын обнаружил трещину на передней оси телеги. Пан Юржик сразу предложил бросить повозку. Все равно припасов у них осталось ровно столько, чтобы пообедать да на следующий день позавтракать. Но Пятрок настоял на том, чтобы телегу починить.

Пока снимали колеса, искали в лесу подходящую жердину, обтесывали ее – тем более что, кроме маленького топорика, никакого иного плотницкого инструмента не сыскалось. Так и солнце за полдень перевалило.

Заодно Хмыз проверил подковы лошадям. Долго недовольно кряхтел, а потом вытащил обсечку, молоток и ковочные клещи. Взял да и посрывал подковы большей части коней. Сказал – все равно по мягкой земле дальше поедем или не поедем никуда вовсе.

Пятрок, наблюдая суету в лагере, вначале бурчал. Мол, теперь ему понятно, почему пан Войцек Шпара так задерживается всегда, когда все люди в срок приезжают. Но вскоре успокоился. Махнул рукой.

Теперь отряд огибал крепостную стену Выгова по широкой дуге – чтобы, не приведи Господь, соглядатаи «желтых» не увидели и не доложили реестровым полкам, верным Юстыну. Собственно, в столице Великих Прилужан и всего объединенного королевства было две стены. Одна охватывала «старый город» – сейчас там помещались лишь казармы гарнизона, храмы, королевский дворец да городские дома наиболее родовитых князей. Стена неоднократно перестраивалась, подновлялась и достигла в конечном итоге внушительных размеров. В высоту – шесть аршин, в толщину – без нескольких вершков пять аршин. Подобной защитой мог похвастаться только Зейцльберг. И то его стена была короче на добрых семьсот шагов. Второе кольцо охватывало так называемый новый город – особняки магнатов и князей, чьи роды насчитывали не больше трех сотен лет, здание Сената и рыночную площадь, дома купечества и ремесленников, кроме гильдий красильщиков кож и кузнецов, вынесенных в слободу. Эта стена была гораздо ниже, всего четыре с тремя четвертями аршина, и тоньше – два с половиной аршина, зато по длине уж точно не имела равных. Двенадцать тысяч шагов – шутка ли? Шесть ворот, защищенных мощными башнями и выносными барбаканами, каждые пятьсот шагов – бастея с гарнизоном арбалетчиков, круглосуточно патрулирующих увенчанные зубцами куртины. На берегу Елуча стена размыкалась, давая простор для речного порта. Зато на обоих берегах реки возвышались сложенные из серого песчаника кроншпицы – береговые оборонительные башни. Мощи установленных на верхних площадках кроншпицев метательных машин – пороков – вполне хватало, чтобы пробить камнем насквозь, от верхней палубы до обшивки, не только когги северян – руттердахцев и зейцльбержцев, – но и трехрядновесельную галеру редко заглядывавших в эти края моряков далекого южного Султаната.

Пока Ендрек размышлял, восхищаясь мощью и красотой родного города, смерклось. Пятрок вел их уверенно. Точнее, вело их белое пятно на крупе его коня.

Многочисленные слободки, облепившие столицу снаружи, как репьи собачий хвост, остались слева и позади. Веявший в лицо сырой ветерок свидетельствовал о близости реки.

– А ну-ка, постойте, панове, – обернувшись, бросил через плечо Пятрок и, не дожидаясь ответа, пришпорил пегого, скрываясь во мраке небольшой рощицы, судя по величественным, высоченным деревьям, дубовой.