Греко-католичество было для украинских крестьян Галиции верой и отцов, и дедов. 12 апреля 1915 года протопресвитер русской армии Георгий Шавельский посетил униатское богослужение в Бродах: «…пели по-униатски; большинство песнопений пелись всей церковью, – вспоминал отец Георгий. – Меня особенно удивили песнопения “Ангел вопияше” и “Отче наш”, исполненные всей церковью особым вычурным напевом чрезвычайно красиво и стройно. Многие из молящихся, особенно женщины, стояли с молитвенниками, по которым следили за богослужением. Церковь была полна народу. Порядок был образцовый. Вся обстановка службы создавала торжественное молитвенное настроение.

– И наши хотят еще учить их, когда нам надо от них учиться? – обратился ко мне доктор[337], когда мы выходили из церкви»[338].

Униатское богослужение заинтересовало и Михаила Пришвина. Священник «в малиновой шапочке, бритый, как папа», вел службу, а дьякон «тонко, умно, изящно» проповедовал о мире. Более всего удивили Пришвина проповедь и молитвы на украинском: «Первый раз услыхал законный существующий украинский язык. Чудесное “Примите, ядите” – утешение, сложение рук священника, певчие и продолжение пения народом…»[339]

Идея перекрестить народ Галиции в православие была придумана русскими церковными (епископ Дионисий, архиепископ Евлогий, митрополит Антоний) и светскими (граф Владимир Бобринский, Сергей Сазонов) интеллектуалами, а также радикально настроенными неомосквофилами. Народ же большей частью различий между двумя религиями не видел.

Русские солдаты, к несказанному ужасу архиепископа Евлогия, молились и причащались в униатских храмах, вместе с униатами восклицали: «Святой Священномучениче Иосафате, моли Бога о нас»[340]. Святой священномученик Иосафат – это Иосафат Кунцевич, которого православная церковь считала гонителем истинной веры. Он жил в начале XVII века, боролся за унию чересчур активно, и в конце концов православные жители города Витебска разорвали его на части. Но откуда это было знать простому русскому солдату?

Читатель может составить представление о религиозности жителей Западной Украины хотя бы по забавному рассказу Куприна «Запечатанные младенцы». Куприн описывает село в украинском Полесье. Там находились православная церковь и костел. Но церковь стояла заколоченной, потому что у нее не было своего священника. Народ, оставшись без пастырского окормления, потянулся в костел. Селянам понравились «музыка, благоговейная тишина, торжественность богослужения, великолепный ритуал». А догматические различия католицизма и православия были этим полещукам[341] совершенно неизвестны. Обеспокоенная епархия наконец-то отправила в село священника, отца Анатолия. И православный поп, стараясь вернуть прихожан, ввел у себя в храме «католический обиход». «Возглас к Евангелию он читал на мотив Secula Seculorum и говорил проповеди на малороссийском языке»[342]. Так что особенного религиозного антагонизма на Западной Украине не было.

В свою очередь, украинские греко-католики не возражали, если им присылали православного священника на место бежавшего в Вену униата, лишь бы священник служил так, как им было привычно, то есть по-униатски. Тогда конфликтов не возникало. Отец Георгий спрашивал прихожан в Бродах:

«– Что ж, вы привыкли к новому священнику?

– А чего не привыкнуть?

– Да он же не похож на вашего прежнего: он с длинными волосами, бородой и в рясе.

– Так что ж? Наш як папа, а этот як Христос…»[343]

В Галиции, особенно на востоке, невдалеке от русской границы, находились сёла, где жители в самом деле хотели перейти в православие и просили прислать им православных священников. Но большинство галицких униатов искренне не понимали: зачем им менять веру? Они и без того считали себя православными, ведь греко-католический обряд мало отличается от православного. И предложение, а тем более требование сменить веру возмущало их. Еще хуже было там, где русские церковные власти или местные москвофилы решали выгнать священника и перекрестить жителей. Епископ Дионисий будто бы ездил по приходам и спрашивал священников, паписты они или нет. Если священник был папистом (греко-католиком), то следовало указание: «Тогда вот тебе два дня на размышление: если не откажешься от папы, отрешу тебя от места»[344]. Отец Георгий узнал об этом факте из вторых рук, но вот свидетельство самого архиепископа Евлогия, который стал главным идеологом и организатором перехода униатов в православие.

Из воспоминаний о. Евлогия (Георгиевского): «…епископ Дионисий объяснил мне, что это уж второй приход, присоединившийся к православию. “А кто же священники?” – спросил я. “Приходы возглавили братья Борецкие, родом из крестьян воссоединившегося прихода…” “А где же униатские священники?” – осведомился я. Сведений о них мне дать не могли. Эти священники-униаты были русофилы, лелеявшие мысль о соединении с Россией, а впоследствии, быть может, и с православием. В первом приходе был прекрасный престарелый священник. Братья Борецкие, грубые, неприятные люди, по-видимому, воспользовались моментом, чтобы, отстранив прежних батюшек, занять их место. “Первый блин-то наш комом…” – подумал я. Епископ Дионисий предложил мне посетить сейчас же эти приходы, “…но только надо жандармов с собою взять, потому что священники ключей от храма не дают, надо будет их отобрать…”. Смотрю, молоденький жандарм тут же неподалеку вертится. Меня все это очень покоробило. Присоединение к православию мне представлялось постепенным сознательным процессом – не такими скоропалительными переходами, да еще с участием жандармов»[345].

В селе новый священник встретил архиепископа хлебом-солью. А старый священник-униат, кстати, русофил, плакал: «Я бы и сам хотел в православие, – сказал он, – но нельзя же так… сразу, надо же подумать»[346].