«Я настаиваю в Петербурге на серьезные подкрепления и прошу вас, любезный князь, принять мою просьбу на серьезное соображение. Если наш флот уничтожат, то ведь мы на двадцать лет потеряем всякое влияние на востоке, который со всех сторон, и с моря, и со стороны княжеств, будет для нас неприступен».

Чего добились союзники, почти два месяца исследовавшие побережье Крыма? Никакого сомнения, во время этих рейдов решалась единственная задача: как брать Севастополь — главную цель всей затеянной акции. Варианты менялись неоднократно, часто радикально. После первой разведки англо-французское командование планировало затопить перед входом в бухту 15 или 20 транспортов-брандеров, забитых камнями, чтобы закрыть выход в море. В июле, убедившись, что Черноморский флот не настроен на морское сражение, они меняют мнение и отдают предпочтение тактике блокады с суши.

Вероятно, союзники отвергли идею блокирования брандерами русского флота по причине наличия у них большого желания устроить русским «второй Синоп» (его англо-французский вариант), разгромив Черноморскую эскадру в собственной гавани. Тем более что «…Синопский бой был сочтен оскорблением верховных прав Англии, так как произошел почти ввиду ее сильного флота…». Для моряков ее величества месть стала делом чести. Успокоить их стремления могли лишь пылающие остатки русских линейных кораблей на фоне разрушенных береговых батарей Севастопольской крепости. Одним из тех, кто предчувствовал это, был адмирал П.С. Нахимов. Как вспоминал князь П.А.Ухтомский, едва прошло Синопское сражение, Россия и Черноморский флот ликовали, «…но Нахимов говорил, что нужно ждать европейской войны, что англичане не простят нам Синопской победы и употребят все силы, чтобы уничтожить Черноморский флот».

Но разгром флота все-таки был больше желанием, чем целью, которой оставался захват Севастополя. В этом случае судьба русского флота могла решиться сама собой и, конечно, не в пользу последнего.

Сведения о севастопольских укреплениях были явно преувеличены. На самом деле даже к началу первой бомбардировки количество орудий для стрельбы по внешнему и внутренним рейдам не превышало 570. Но в представлении союзных адмиралов прочно утвердилось понятие о Севастополе как неприступном для атаки со стороны моря. Потому у них на протяжении всей кампании не возникала мысль «…о форсировании входа в Севастопольский рейд прежде взятия с сухого пути укреплений северной или южной стороны». К тому же англичане помнили высказывание Нельсона: «моряк, атакующий на корабле форт, просто дурак…». Конечно, можно привести пример атаки Ушаковым крепости Корфу, но укрепления Корфу и Севастополя — несколько разные вещи, кроме того, в Корфу у французов не было бомбических орудий, а у русских в Севастополе — были.

То, что действия разведывательных кораблей велись не только в интересах флота, но и армии, говорило постоянное присутствие на борту кораблей сухопутных генералов — британского Брауна и французского Канробера. И именно ими должно было приниматься окончательное решение. То есть морякам нужно было решить, как перебросить войска в Крым, а что они будут делать там — оставалось прерогативой сухопутных начальников. Хотя эти двое были важным дуэтом, был еще один человек, от которого зависело решение.

В этой компании можно было видеть фигуру, теряющуюся в последующих событиях. Чаще всего современные исследователи или не говорят о нем ничего, или фиксируют в статистике потерь как первого английского генерала, отдавшего богу душу в Крыму. Лично для меня странно, что до сих никто не уделил должного внимания личности генерал-майора инженерных войск Тайдена, если не считать упоминания о его смерти от болезни на следующий день после Альминского сражения.

Его роль в Крымской войне все-таки более значительна. Британские историки Крымской войны считают, что он был тем лицом, на которое возлагались разведка и планирование операции. Тайден обрабатывал информацию, в том числе полученную от агентуры, и предлагал свои варианты дальнейших действий. Генерал-майору Тайдену принадлежала идея, по которой через несколько месяцев пошло развитие кампании в Крыму. Его план предполагал, что союзники должны были высаживаться севернее крепости, а атаковать ее с юга, со стороны Балаклавы. Мы еще не раз о нем вспомним.

Из генералов самым деятельным был, конечно, Канробер. Он успевал все: участвовать в разведках, планировать операцию, предпринять экспедицию в Добруджу. Базанкур искренне восхищается его деятельностью.

Чем ближе был день начала вторжения, тем труднее становилось хранить тайну готовящейся экспедиции «за семью печатями». Постепенно через знакомых и родственников все больше и больше английских и французских офицеров начали осознавать происходящее. Многие и ранее догадывались о будущей миссии, но даже они не были до конца уверены, что командование решится на столь рискованное предприятие. Амплитуда эмоций колебалась от патриотической истерии до «предсмертной» меланхолии. Но и среди патриотов, несмотря на демонстративный энтузиазм, были такие, кому перспективы участия в боевых действиях не казались мероприятием безоблачным. К таковым относился капитан Стрелковой бригады Максимилиан Хаммонд, погибший в 1855 г. во время последнего штурма Севастополя. Чувствуя, что разворачивается нечто грандиозное, он не знал, где оно должно произойти.

«Транспорты собираются в Варне, к 29-му там будет и флот… Одни говорят, что они должны доставить нас к Крыму, другие — что к Анапе… Я не думаю, что мы способны предпринять атаку на Севастополь, более того — я не чувствую личного стремления участвовать в этом рискованном деле… Чем больше я думаю о Севастополе, тем более становлюсь уверенным, что мы не можем отправится туда в этом году, у нас нет достаточно ни людей, ни материалов…».

Сомнения оставались сомнениями, а мысли простого армейского капитана мало волновали главных действующих лиц будущего международного спектакля, участниками которого предстояло стать гражданам главных европейских государств, а зрителями — всему миру. Подготовка шла своим чередом.

К июлю англо-французские силы располагали основным и, как они считали, достаточным объемом разведывательной информации и могли приступить непосредственно к планированию предстоящей операции. Но что дала союзным командующим первая разведывательная информация после ее обработки и предварительного анализа. Несмотря на свою очевидную полезность, разведывательные действия у побережья Крыма не делали командование английского и французского контингента абсолютно осведомленным об истинном положении дел. Если с гидрографией все было в порядке, то с данными о численности русских — совсем плохо.

В мае-июне Раглан получил от премьер-министра информацию, полученную правительством Англии через Министерство иностранных дел о состоянии русских войск в Крыму. По данным конфиденциальных источников МИДа, она оценивалась в 45 тысяч человек на всей территории полуострова, т.е. достаточно точно.

Одновременно лорду представили доклад агента в Севастополе, подробно описавшего инфраструктуру крепости и состав гарнизона. Если внимательно посмотреть на эти цифры, то создается впечатление, что шпион или преувеличивал, или был «двойным» агентом, подсунувшим в конечном итоге Раглану чистой воды дезинформацию. К сожалению, мы не знаем ни имени агента, ни его подлинных хозяев. По его данным, в Севастопольском гарнизоне состояло (в мае 1854 г.) 40 000 чел. Еще 30 000 чел. (в том числе 8 000 чел. кавалерии) находились в различных местах Крыма. Раглан не знал, кому верить. Тут еще подлили масла в огонь моряки. У них были свои цифры, и они не радовали.