Да ещё и мама Димина будет. Ничего не скажешь – замечательное выйдет знакомство с родителями друг друга. Что вот она скажет? Что подумает? С кем, решит, связался её сын?

Меня аж подташнивать начало от всего этого.

Отцу я так и не призналась насчёт собрания. Я договорилась с тётей Валей, чтобы она сходила вместо отца.

– Ну не знаю… – поначалу упиралась Валя. – А если Денис на работе задержится? Я с кем оставлю мелких? Собрание… это же всегда так долго. У меня столько свободного времени нет. Я и так ничего не успеваю.

– Ну, пожалуйста. Ну, хочешь, я в выходные с ними посижу, а ты куда-нибудь сходишь развеешься?

– У меня на развеяться нет времени, – гордо сообщила она. – Но вообще, ты могла бы и раньше предложить помощь своей тёте, которая, между прочим, тебя вырастила. А то вспомнила про нас, только когда самой что-то понадобилось.

– Ну, извини. Ты могла бы и попросить, если что надо. И потом, ты сама боялась, что в школе узнают про отца.

– Ладно, – согласилась тётя. – Я спрошу Дениса. Если он точно не задержится, если приедет с работы вовремя, то схожу вместо Ивана, так и быть.

У меня словно гора с плеч рухнула. Может, это и нехорошо стыдиться родителей, но я бы посмотрела на тех, кто так считает, будь у них отец как у меня.

Дима тоже не хотел, чтобы его мама приходила на собрание, но, естественно, по другой причине. Он за неё переживал. Пытался оградить от лишних волнений.

Это так мило. Я где-то читала, что заботливые сыновья становятся заботливыми мужьями. Правда, эта мысль тут же меня смутила. Так далеко про нас я вообще-то не загадывала, даже в мечтах ни о чём таком не думала. А тут вдруг пришло на ум, и стало неловко.

Когда я вернулась от тёти, отца дома не было. Я пожарила картошку, потом села за уроки. А перед сном позвонил Дима. Как всегда, в начале одиннадцатого. К его вечерним звонкам я уже настолько привыкла, что они стали вроде своеобразного ритуала, без которого спокойно не усну. А главное, в такие моменты, казалось, что между нами не существует расстояния, что мы рядом.

Дима сообщил, что его матери всё-таки позвонили из школы по поводу собрания, так что она будет. К счастью, в этом плане можно было не волноваться – сотовым мой родитель не обзавелся.

Но зря я радовалась. Около двух ночи отец заявился домой в самой ненавистной стадии опьянения. Когда выпил уже столько, что себя едва контролирует, но и недостаточно, чтобы просто завалиться бревном и уснуть. В таком виде он злющий и скандальный.

Вот и сейчас начал долбиться в мою комнату. Пришлось встать и отпереть дверь, иначе бы он её попросту выломал.

– Почему это меня вызывают в школу? А ну скажи, чего ты там такого натворила?

Я спросонья никак не могла сообразить, откуда он узнал про педсовет. А оказалось, это тётя Валя сболтнула. Он подпил, ему не хватило, вот и поперся к ним просить в долг. Ну как просить? Требовать, орать, угрожать. Довёл свою сестру до истерики, и она вывалила, что он – никчемный пьянчужка, которому плевать на всех и вся, даже на родную дочь. Ну и педсовет приплела. За это я её, конечно, поблагодарю потом, но сейчас надо было как-то выкрутиться.

– Говори, что ты там выкинула такого? Мою мать за все десять лет ни разу в школу не дергали! Прогуливаешь? Не учишься? Говори! А то тут некоторые утверждают, что я совсем дочерью не занимаюсь. Значит, начнем воспитывать прямо сейчас!

И отец на полном серьезе стал вытаскивать из шлёвок ремень.

– Ты совсем с ума сошёл?! – закричала я.

– Как с отцом разговариваешь? – рыкнул он и замахнулся.

– Только тронь! Я тебе этого никогда не прощу!

– Ишь как заговорила! Надо будет – не только трону. Отхожу так, что сидеть не сможешь. Распустилась совсем!

– Я распустилась? – вскипела я. – К твоей дочери приставал взрослый мужик. Учитель. Ди… мальчик из другого класса это увидел и вступился за меня. Посторонний мальчик вступился, а родной отец что? Меня же еще избить готов? За что? За то, что какой-то похотливый козел ко мне липнет, и я его в этом обвинила? Мне и так никто не верит. Кроме этого мальчика… И так его все выгораживают. Ещё и ты здесь… Ну, ударь. Ударь! Что ты еще можешь для меня сделать? Напиться, наорать, а теперь ещё побить? От тебя и так никогда ни поддержки, ни защиты, ничего хорошего… Ты не отец, ты...

Давняя обида вдруг вскрылась, как наболевший нарыв. Я перешла на крик, меня колотило, по щекам струились слёзы. Отец растерянно на меня таращился, бессильно опустив ремень.

– Ты это… успокойся… Я ж это… не всерьез, – он отшвырнул ремень в угол так, будто всё дело в нём. – Ну, чего ты так-то… перестань. Я же батя твой… Ты скажи только, кто этот козлина… я ж ему руки-ноги поотрываю… А что пью… так не для веселья же. Больно мне… невмоготу…

– А мне, думаешь, не больно?

– Я брошу, – прочувствованно сказал отец. – Сукой буду, брошу.

Только я уже знала цену этим пьяным клятвам. Мама тоже когда-то клялась. Но сейчас он хотя бы присмирел, перестал размахивать ремнем и выступать. Да и я проревелась и успокоилась. Даже немного полегчало.

– Так что за хрен к тебе приставал? Ты скажи. Он у меня, тварь такая…

– Опять в тюрьму захотел? – устала перебила его я. – С ним в школе разберутся. На педсовете.

– Да и пусть в тюрьму, за родную дочь сяду, что мне. Только пусть эта гнида знает…

Отец ещё долго сотрясал воздух ругательствами, а я прикидывала в уме, сколько мне осталось спать. Наконец он тоже начал зевать и убрел к себе, шатаясь, шоркая ногами и бубня под нос проклятья.

***

На другой день я шла в школу с чугунной головой и припухшим лицом. Дима даже спросил, не заболела ли я.

Честно говоря, чувствовала я себя действительно какой-то полубольной, но когда он стоял напротив, заглядывал в лицо с неподдельным беспокойством, становилось легко и хорошо. Я смотрела в его глаза, самые красивые в мире, и думала: «Вот оно, счастье. Вот так – мне вообще ничего не страшно».

После уроков мы не разошлись по домам, решили дождаться педсовета. Побродили по округе, посидели в кафе, потом вернулись в школу.

И хотя тётя Валя, когда я днем ей позвонила, заверила, что сама придёт на собрание, а отец вряд ли помнит, в какой школе я учусь, и вообще к шести вечера наверняка будет на бровях, мне с каждой минутой становилось не по себе. Тревога как тонкая ледяная корка расползалась внутри, колола острыми иголочками, сковывала, мешала дышать.

– Ты не переживай, – сказал Димка, неверно поняв причину моего страха. – Физрук за всё ответит.

Я выдавила улыбку.

Димина мама пришла незадолго до начала.

– Мам, познакомься, это Таня, – представил нас Дима.