С удивительной быстротой он карабкался на крутые уступы. И Верхоглядов все ближе чувствовал его тяжелое, жаркое дыхание.

А бежать Юрию было все труднее. Ночью он прошел не менее шестидесяти километров. За сутки спал два часа. На снегу!..

Теперь он держался одним напряжением воли.

На рассвете нужно вручить начальнику штаба полевую сумку вражеского офицера. Свистящее дыхание вырывалось из груди Верхоглядова. Он бежал, налегая на палки и привычным движением ног направляя лыжи по верному следу.

«А где же Нурри?» — подумал он, оглядевшись.

Внизу, к озеру, тянулся густой сосновый лес. Юрий рванулся и полетел вниз. Твердый, окаменелый от морозов сугроб, как трамплин, подбросил его вверх.

Плавно присев, Юрий мягко опустился на снег и снова, как бы проваливаясь в пустоту, покатился к озеру.

Холодный ветер слепил глаза, слезы замерзали на ресницах, а он стремился дальше и дальше в лес, боясь оглянуться, чтобы не потерять время.

Он вбежал в лес, и все потемнело вокруг. Сосна. Он круто свернул и промчался рядом, едва не задев плечом дерево.

Нужно было молниеносно находить лазейку среди тесно столпившихся деревьев, а гора, как назло, подсовывала ему на пути сосны, и он кружил и кружил, теряя скорость и выбиваясь из сил.

Наперерез ему бежал Нурри. Видимо, он заплутался в лесу и сейчас случайно увидел Верхоглядова. А может быть, он сознательно прибежал в лес, чтобы отрезать Юрию путь? Рассуждать об этом теперь наивно.

Ни одного патрона в пистолете у Нурри, и Юрий легко мог бы в эту минуту застрелить его, но он этого не знает.

Память навсегда запечатлела лицо Нурри: багровое, жаркое, лоснящееся от бега, с резко выдающимися скулами и плоскими губами.

«Почему он не стреляет?» — удивился Юрий.

Но Нурри надеялся сбить Верхоглядова, вдавить его в снег…

И снова сугроб резко оборвался. Юрий свернул к крутизне и, неожиданно присев, согнувшись в пояснице и подобрав к груди руки, упал на бок.

Нурри не успел свернуть, налетел на его поднятые ноги и, как подстреленный, рухнул в снег, сломав левую лыжу. Оглушенный падением, он барахтался в сугробе.

Верхоглядов ударил его прикладом автомата и побежал дальше, чувствуя, что сердце поднимается к горлу, что к ногам будто привязаны пудовые гири, а снег и небо на горизонте сливаются в назойливо черную пелену.

Он выиграл бой, но, ощущая радость победы, думал, что до финиша еще не дошел, и озабоченно поправлял засунутую за пазуху полевую сумку вражеского офицера.

Ветер разорвал серое месиво облаков, и Верхоглядов увидел звезды. Поглядывая на них, он уверенно шел вперед. Изредка он нагибался, черпал рукавицей и жадно глотал снег. Он знал, что лучше бы ему не есть снег, но уже не мог совладать с собою.

И звезды померкли, предутренний туман затопил кусты, а он все бежал по лесу, и ему казалось, что дороге не будет конца.

В пять часов утра он остановился и лег на снег, не снимая лыж; поднял вверх ноги, чтобы кровь отхлынула и мускулы отдохнули.

Ему захотелось спать.

Как бы хорошо очутиться в теплой землянке, выпить кружку крутого чая и завалиться спать.

— Спа-а-ать! Дрыхнуть! — сказал он себе, с удивлением чувствуя, что даже мечта о сне вызывает головокружение, словно выкуренная натощак папироса.

Но через минуту он вновь поднялся и пошел на юго-восток, к линии фронта.

За озером Волчий Клык Верхоглядов попал в густую чащу. То и дело ему приходилось нагибаться и подлезать под длинные ветви елей.

Теперь ему нужно было идти особенно тихо: он подошел к передовой линии вражеских постов.

И вдруг на него обрушилась какая-то тяжесть. Верхоглядов зашатался, потемнело в глазах, и он упал, на мгновение потеряв сознание.

Когда он очнулся, то почувствовал, что на нем сидит, глубоко вдавив его тело в снег, какой-то человек и противно-холодными руками крепко сжимает ему горло.

Юрию удалось высвободить голову, он судорожно вцепился зубами в руку, а затем приподнялся и бросился вперед, волоча лежащего на нем человека. И вновь он был опрокинут на снег.

Он устал, он смертельно устал и уже не мог теперь бороться.

Неужели он погиб? Неужели так глупо он проиграл эту игру и полевая сумка офицера опять попадет в руки противника? Казалось, Юрий ускользнул от такой страшной беды, что мог считать себя счастливчиком, а вот поди ж ты!..

— Вре-ешь, теперь не вырвешься! Не кусайся, собака, не кусайся! — проговорил над его ухом знакомый сиплый голос.

— Ленька! — завопил Юрий во все горло, забыв об осторожности.

Руки, вцепившиеся в него, ослабли. Верхоглядов встал и с наслаждением взглянул в веснушчатое хитрое лицо Леньки Виноградова.

— Ну, знаешь, это свинство! — возмущенно сказал Юрий. — Ты чуть не задушил меня!

— А кусать руки тоже не по правилам, — возразил Виноградов, стряхивая снег с белого халата.

— Так тебе и надо, чер-рт! Нужно быть круглым идиотом, чтобы кинуться на своего.

— Откуда я знаю, что ты — свой! Ночь. Лыжник. Я решил…

— Ты, Леня, молодец! — тихо сказал Юрий. — Ты меня перехитрил. Мне не обидно. Честное слово, я рад, что ты меня перехитрил…

И он пошел, шатаясь от усталости, к штабу.

Открыв сколоченную из фанеры дверцу, Верхоглядов спустился в землянку. Товарищи предлагали ему котелок щей, сала, чаю, но он лишь отрицательно мотал головой и жмурился.

Одеревенелыми пальцами он расстегнул пуговицы куртки и упал на нары.

— Каковы успехи? — спросил Галлиулин.

— Весьма средние, — скромно сказал Юрий. — На «снежную молнию» наплевать, клянусь вам, ребята, наплевать! Вы мне не поверите, знаю, а все-таки наплевать!.. Сейчас все иное… Постарел я, что ли, а может быть, не об этом думаю…

Разведчики с недоумением посмотрели на Верхоглядова. Они ничего не поняли из этих бессвязных слов, но промолчали, потому что Юрий уже уснул и во сне у него был такой счастливый вид, что грешно было бы приставать к нему с расспросами.

УЧИТЕЛЬНИЦА

Командиру партизанского отряда Константину Ивановичу как-то сообщили, что в деревне Светлый Ручей учительница Пахомова тайно от фашистских властей открыла школу.

У Константина Ивановича было много повседневных трудных и опасных дел. Лишь в начале декабря 1943 года он смог временно передать командование отрядом своему помощнику Алеше.

С двумя партизанами, на лыжах, Константин Иванович пошел в деревню Светлый Ручей.

Партизаны шли только ночью, по лесам и промерзшим болотам, обходя встречные села и хутора.

Ночи были морозные. Партизаны сдирали с усов и бороды колючие комочки льда. Наст был крепкий, будто чугунный. Это