– Нет, моя дорогая жена, теперь это не твое. Разве ты не поняла? Все, что у тебя есть, – мое доброе имя и защита. Запомни, Дария, я буду делать то, что считаю нужным. – И с этими словами отвернулся от нее.

По крайней мере сегодня утром у нее не болел живот, потому что она выпила парного козьего молока и съела кусочек белого хлеба. Дария была благодарна и за это. Ведь, что бы ни говорил Роланд, она начинала новую жизнь, о которой еще совсем недавно и мечтать не могла.

– Ты готова, Дария?

Молодая женщина слабо улыбнулась.

– Спасибо, что дал мне Генриетту, – промолвила она, поглаживая шею своей кобылы. Он тоже погладил Генриетту, и их пальцы соприкоснулись.

– Твоя Генриетта такая же толстая, как Кэнтор. Но ничего, через неделю они оба похудеют. Скажи мне, если тебя будет тошнить.

– Хорошо.

Он слегка дотронулся до ее бедра, кивнул и поехал вперед. Дария обернулась и помахала рукой королеве, которая смотрела на нее из окна замка. В последний момент, когда они выезжали из Тибертона, ее глаза встретились с глазами графа Клэра. В них было столько ненависти, что Дария вздрогнула, но подавила панику. Отныне он больше не сможет причинить ей зла. В конце концов, если бы граф не похитил ее и не привез в Тибертон, она бы никогда не встретила Роланда. Пути Господни неисповедимы.

Часа через три туман рассеялся и потеплело. К удивлению сопровождающих воинов, Роланд приказал остановиться. Он ничего не стал им объяснять, просто подъехал к Дарии и посмотрел на нее.

– Хочешь немного отдохнуть? Или облегчиться? Она кивнула.

Он соскочил с лошади и, обхватив Дарию за талию, поставил на землю.

– Тебе не понадобится твоя старая служанка? А то я могу послать за ней в Тибертон.

– Нет, она меня сейчас пугает. Ина порой заговаривается.

– Как хочешь. В Тиспен-Ладоке наверняка найдется другая служанка. Скажи мне, когда будешь готова ехать дальше.

Он отошел, оставив ее одну.

Дария вспомнила бормотание старухи накануне вечером, когда та проскользнула в ее спальню. Она все время трясла головой.

– Он не граф, – бубнила Ина, подбирая юбки. – Он – мошенник, которому нельзя доверять, по крайней мере вам, маленькая госпожа.

– Я не хочу больше слушать такие глупости! Старуха бросила на нее сердитый взгляд и вышла из комнаты. Дария вздохнула. Но через несколько минут Ина вернулась в спальню и прошипела:

– Он даже не граф, а вы вышли за него замуж! Стыдно, маленькая госпожа. Польстились на смазливую физиономию. А вот граф Клэр – он действительно хороший жених…, грубоват немного, но зато настоящий мужчина, не то что этот красавчик священник…

Дария попыталась выбросить из головы слова служанки. Она повернулась и пошла к лошадям. Ей хотелось сесть под деревом, прислониться к стволу и закрыть глаза, но она знала, что Роланду не терпится ехать дальше. Дария слегка коснулась своего плоского живота.

– Я готова, Роланд, – окликнула она мужа. Но посадить ее на лошадь подошел не он, а Салин, тридцатилетний воин с умным, но некрасивым лицом, густыми темно-каштановыми волосами, вьющимися на висках. Он выглядел устрашающе, но голос у него был приятный.

– Если вы снова захотите остановиться, госпожа, позовите меня.

– Спасибо, Салин.

Медленно двигаясь вслед за Роландом, Дария снова вспомнила о том, что рассказала ей Ина о Тильде.

– Бедняжка, – причитала старуха, – граф ударил ее, но не по лицу, так как даже он не хотел портить такую красоту, он стукнул Тильду кулаком в грудь и сломал ей ребро. А священник – безмозглый червяк – просто стоял и ломал свои грязные руки. Потом граф потащил девочку из большого зала в свою спальню. Он хорошо позабавился с ней. Ее крики разносились по всему дому. – Ина сплюнула – новая привычка, которой Дария раньше за ней не замечала. – Она это заслужила, шлюшка этакая. Вам не следовало убегать, маленькая госпожа. Вас бы граф не ударил.

Дария почувствовала, как к горлу подступает удушливый ком. Она была очень эгоистична, а теперь по ее вине бедная девушка лежит где-то в замке и корчится от боли.

– Вот, а потом граф сказал ей – так говорил один из слуг, – что оставит ее при себе, но только если она прекратит ныть. Служанка перевязала ее. Я спряталась, и он забыл обо мне, – прибавила Ина, гордясь собственной хитростью.

Дария ощутила дуновение прохладного летнего бриза. У нее над головой собирались черные тучи. Скоро опять пойдет дождь, как всегда бывает в Уэльсе. Она не испугалась дождя, настолько привыкла к нему за ту неделю, когда они с Роландом скрывались от графа Клэра. Но ведь от постоянной сырости Роланд заболел. Она нахмурилась, тревожась о нем.

– Что тебя беспокоит, Дария? Она улыбнулась.

– Скоро хлынет дождь, и я вспомнила, как ты простудился и заболел в Уэльсе.

– Дождь тут ни при чем.

Дария вопросительно склонила голову.

– Я отдал тебе свой последний камзол и три дня носил мокрый.

– Тебе не следовало так поступать.

– Возможно. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Роланд поехал рядом с ней. Несмотря на то что он молчал, Дария ощущала зревшее в нем раздражение. Она ждала его нападок.

Наконец он произнес:

– Почему тебе вдруг сделалось плохо? Ты говорила, что не чувствуешь никакой тошноты и тому подобного. Я не понимаю, как тебя могло скрутить так неожиданно.

– Сама удивляюсь. Королева сказала, что раньше я была слишком занята другими заботами, чтобы прислушиваться к себе. Но когда я узнала, что беременна, мой организм повел себя так, как ему и следовало.

Он тяжело вздохнул. Глупо было бы оспаривать правоту королевы.

– В трех милях отсюда Цистерцианское аббатство. Мы попросим там пристанища на ночь.

Аббатство оказалось таким же старым, как и дубы, окружавшие его с четырех сторон. Стены начали понемногу разрушаться, и камни валялись на дороге. Когда у ворот появился монах, Роланд спешился и заговорил с ним. Через несколько минут к ним присоединился другой монах и сделал знак Дарии следовать за ним. Она посмотрела на Роланда, но он только кивнул ей. Монах отвел их в небольшое здание, стоявшее неподалеку от основного. Оно было невысоким, серым и мрачным; его каменные зубчатые стены осыпались. По узкому сырому коридору с земляным полом они прошли в маленькую келью, темную и такую холодную, что Дария сразу стала дрожать. Ужин, принесенный им молчаливым братом-монахом, состоял из пустого супа и куска черствого хлеба.

Молодая женщина взглянула на суп, подернутый тонкой пленкой жира, и у нее свело внутренности. Она села на краешек кровати. Соломенный матрац оказался сырым и жестким.

Дария была голодна и очень несчастна. Неужели Бог хотел, чтобы с женщинами обращались так плохо? Зачем запирать их в мрачные кельи вроде этой? Может быть, женщин надо было наказывать за какие-то грехи, о которых она не знала?