Не переставая дрожать, Дария снова взглянула на жидкий суп и, к своему ужасу, почувствовала сильный позыв на рвоту. Она споткнулась и упала на грязный каменный пол, торопясь дотянуться до горшка, да так и осталась стоять на коленях, обхватив руками живот и стараясь думать о чем-нибудь другом. Перед ее глазами стоял тот фермер, что помог им с Роландом, и она видела, как он мучается под пытками, которым подвергнул его граф Клэр. Но спазмы вновь сотрясли ее тело, и у Дарии вырвался стон.

– Где флакон, который дала тебе королева?

Дария не повернула головы. Зачем он пришел? Она хотела умереть и не нуждалась в свидетелях. Она собралась было ответить, но ей помешал очередной приступ рвоты, и несколько минут молодая женщина не могла ни говорить, ни думать.

Роланд не на шутку испугался, наблюдая за тем, как мучается его, жена.

Он обратился к Салину, стоявшему возле него:

– Принеси воды и чистого холста. Да, и какой-нибудь приличной еды, например, горячего бульона. – Роланд поморщился, глядя на миску с супом. – Если бы мне пришлось есть это отвратительное варево, меня бы тоже вырвало. Коли монахи будут возражать, сверни им шеи.

Дария почувствовала, как его руки легли ей на плечи, и попыталась гордо выпрямиться, но смогла только покачать головой и задрожала, как осенний лист.

– Успокойся, – сказал он, подхватывая Дарию на руки и сажая к себе на колени. – Это ложе жестче уэльсских скал.

Роланд ощутил промозглую сырость кельи и нахмурился. Ей нельзя было оставаться здесь, она заболеет. Аббат заверил его, что Дария будет хорошо устроена, сукин сын. Как быть? В аббатстве такие строгие правила по части пребывания в них женщин. Наверное, святые отцы считали, что вид женщины вызовет у всех монахов приступ похоти.

Дария содрогнулась от нового позыва на рвоту.

– Я дам тебе снадобье королевы.

Он положил Дарию на узкую кровать и склонился над ней. Его пугала ее бледность и худоба. Он бы, наверное, тоже был таким худым, если бы регулярно опорожнял содержимое своего желудка. Роланд поил ее настоем из трав, когда вернулся Салин.

Дария увидела в глазах воина жалость и отвернулась к стене.

– Полежи немного, Дария, а потом поешь, пока бульон не остыл. Салин, я хочу поговорить с тобой наедине.

– Один из монахов сказал мне, что эта келья служит карцером, – сообщил Салин как бы между прочим, когда они остались с глазу на глаз. – Сюда сажают тех, кто совершит какой-нибудь проступок. Их сначала порют, а потом бросают в карцер на несколько часов, но никогда на целую ночь, иначе они могут умереть. И как вы теперь знаете, в карцере размещают также женщин, которые имеют несчастье останавливаться в аббатстве на ночь. Ваша жена заболеет, если останется здесь.

– Карцер, – машинально повторил Роланд. – Но это аббатство, и я не вправе нарушать правила, какими бы жестокими они ни были. Однако если я не могу взять ее в главное здание, мне придется переночевать вместе с ней. Принеси мне все одеяла, которые сумеешь найти, Салин, и ничего не говори нашим хозяевам.

Тот кивнул и вышел. Роланд повернулся к жене, все еще лежавшей лицом к грубой каменной стене, с поджатыми ногами. Ей стало лучше, и он надеялся, что это добрый знак.

– Съешь бульон, Дария.

Она застонала, но Роланд решительно посадил ее к себе на колени и стал очень медленно кормить бульоном.

Наконец она открыла глаза и с удивлением посмотрела на него.

– Я чувствую себя прекрасно. Это состояние такое странное – то я хочу умереть, то сражаться и завоевать новую землю.

– Сегодня вечером никаких сражений. Я останусь здесь с тобой. Если бы не дождь, мы бы спали на воздухе, а не в этих мрачных руинах, но сейчас должны быть благодарны и за этот кров.

Он продолжал кормить Дарию и с облегчением заметил, что на ее щеки вернулся румянец.

Увидев Салина, нагруженного одеялами, Дария улыбнулась, и затем рассмеялась – из-за груды одеял выглядывали только его свирепые глаза, и Роланд, отвыкший от звука ее смеха, тоже улыбнулся.

Салину он сказал:

– Присмотри за тем, чтобы всех моих людей разместили, и накажи им ничем не раздражать монахов. А если монахи чем-нибудь провинятся, не обращай на это внимание. Мы бы не хотели, чтобы кого-то из них в наказание прислали сюда разделить с нами карцер.

Вскоре Роланд задул единственную свечу, лег на страшно неудобный матрац и положил Дарию рядом. Он коснулся губами мочки ее уха и, пожелав доброй ночи, привлек к себе.

– Ты храпишь, Роланд? – спросила Дария. – То есть я хочу уточнить, не фыркаешь ли как простуженная лошадь?

– Не знаю. Ты мне завтра скажешь.

– Если бы ты только спал в одной комнате с Иной! Это настоящая пытка. Давным-давно она была замужем, и муж бросил ее из-за храпа. Дескать, нет смысла иметь эту женщину, если ради этого приходится терпеть свинью и лошадь.

Роланд обнял ее, и она крепче прижалась к нему. Почувствовав его напряженную плоть, Дария замерла. Она не хотела, чтобы он унизил ее так, как в брачную ночь. Воспоминания об этом вернули боль от его ярости, боль от стыда, который Роланд заставил ее испытать. Но Дария постарается забыть об этом. В ту ночь он был зол, расстроен и сорвал на ней свой гнев. С тех пор муж был к ней добр. Дария подумала о том, всегда ли женщины ищут оправдания мужчинам, когда те ведут себя, как дикие звери?

Роланд разбудил ее на рассвете. Ночью дождь прекратился, но солнце скрывали тяжелые черные тучи.

Он собирался вскочить с кровати и прихватить с собой Дарию, но, вспомнив о ее состоянии, сказал:

– Не вставай. Полежи еще немножко. – Приподнявшись на локте, он заглянул ей в лицо, стараясь рассмотреть его в тусклом утреннем свете. – Как ты себя чувствуешь?

– Еще не знаю.

– Я должен идти, но ты лежи, пока Салин не принесет тебе теплого молока и хлеба.

– Спасибо, Роланд.

Его голос был так же тверд, как и матрац, на котором он провел ночь.

– Ты моя жена. Я не хочу, чтобы ты испытывала большие неудобства.

– Даже хотя ты думаешь, что я ношу ребенка другого?

– Не веди себя как обиженное дитя, Дария. У тебя нет для этого оснований. Отдыхай, скоро увидимся.

Весь день ее не тошнило. Роланд останавливал обоз каждые несколько часов, словно знал до минуты, когда ей надо облегчиться или расправить спину и походить.

В тот вечер небо было чистым, и Роланд решил остановиться в другом аббатстве, чей мрачный силуэт заставил даже Салина сделать гримасу.

– Мы разобьем лагерь в этой кленовой роще, – заявил Роланд, и они так и сделали.

Он не прижимал ее к себе ночью, потому что было тепло и только легкий бриз шевелил листья кленов. Дария соскучилась по его ласкам, но ничего не сказала.