— Нет, — миссис Уинстенли вздохнула, — по крайней мере, от этой обязанности мой муж не уклоняется.

Затем Давид задал обычные вопросы, которые задают в подобных случаях доктора. Миссис Уинстенли отвечала без ложной стыдливости.

— Насколько я могу судить, беспокоиться не о чем, — сказал Давид. — Не вижу причины, почему бы вам не понести. Берегите здоровье, миссис Уинстенли. Не падайте духом, и возможно…

— А я так надеялась… — миссис Уинстенли запнулась, — так надеялась, что, поскольку вы иностранец, возможно, вы знаете что-нибудь, чего не знают наши английские доктора! Ради ребенка я готова на все, согласна вытерпеть любую боль! Только об этом и думаю! Люси считает, что мне нужно есть морковь и пастернак и что я должна кормить этими овощами мистера Уинстенли.

— Зачем?

— Потому что они похожи на маленьких человечков.

— Ах, да, разумеется, понимаю. Пожалуй, это не принесет вреда.

Давид простился с миссис Уинстенли так сердечно, как позволяло их краткое знакомство. Он нежно сжал руку женщины и сказал, что верит в нее. Ее надежды обязательно осуществятся, ибо никто в целом свете не заслуживает этого больше.

Во дворе Том уже сидел в седле. Лошадь Давида стояла рядом.

— Ну, — спросил Том, — чего она хотела от вас?

— У нее нет детей, — ответил Давид.

— И что с того?

— Это ее огорчает. Именно поэтому она никогда не улыбается.

— От этих детей одни хлопоты, — заметил Том и задумался о своем.

— Для вас возможно. Однако женщины чувствуют иначе. Дети — наше продолжение. К тому же, все женщины — феи, христианки, иудейки — жаждут обрести достойный объект для своей любви. Вряд ли она когда-нибудь сможет полюбить мужа. Говоря это, Давид как раз садился на лошадь. Обычно это действие требовало от него максимальной сосредоточенности. Вскарабкавшись на лошадиную спину, он с удивлением обнаружил, что Том исчез.

«Куда это Том запропастился? — удивился про себя Давид. — Напрасно он думает, что я буду его дожидаться. Я весь день твержу ему, что меня ждут в Линкольне».

Однако не успел Давид выехать из города, как услыхал позади какой-то звук и обернулся, ожидая увидеть Тома.

Однако увидел только Пьюли Уитса на лошади, которую хозяин явно выбрал за сходство с собой: такую же костлявую, сивую и безобразную.

— Мистер Монтефьоре! — воскликнул Пьюли Уитс. — Мистер Уинстенли хотел, чтобы вы и мистер Ветер-в-поле хорошенько рассмотрели его владения, поэтому велел мне вас сопровождать. Я уже говорил с вашим другом, но оказалось, что у него в Торсби какое-то дело, поэтому он не располагает временем. Мистер Ветер-в-поле сказал, что вы разберетесь сами.

— Он так сказал? — удивился Давид.

Пьюли Уитс загадочно улыбнулся.

— Мистер Уинстенли считает, что вы собираетесь построить для него мост!

— Ради всего святого, что заставляет его так думать?

— Да полно вам! За каких тупиц вы держите жителей Торсби? Иудей и английский лорд и путешествуют вместе! Два богатея, которые только и думают, как бы набить свою мошну!

— Боюсь, я вас разочарую. Он — не английский лорд, а я — не тот иудей, который вам нужен. И я вовсе не путешествую, а направляюсь в Линкольн.

— Как угодно, как угодно. Однако, к вашему сведению, владения мистера Уинстенли расположены как раз по дороге. Вам все равно ехать мимо. — Пьюли ухмыльнулся и услужливо добавил. — Я поеду с вами и покажу все самое интересное.

В полях мистера Уинстенли травы росли так же густо, как и хлеба. Бледные и печальные мужчины, женщины и дети гоняли с полей птиц.

«Бедняги! — подумал Давид. — Вот кто действительно страдает от нравственного несовершенства других людей! Если бы мне удалось уговорить Тома построить для них мост! Но разве можно на это надеяться? Я даже не могу убедить его быть помягче с собственными детьми!»

Пока Давид предавался этим мрачным размышлениям, Пьюли Уитс сообщил ему размер доходов, который давали земли мистера Уинстенли (немало бушелей с акра) и поделился соображениями о том, как можно удвоить и даже утроить эти доходы, если осушить заболоченные земли и удобрить почву навозом.

Затем он показал на холмики, под которыми, по его словам, залегал мощный пласт глины, и заметил, что при желании мистер Уинстенли вполне мог бы заняться производством ваз и столовой посуды.

— Английский фарфор нынче в моде, — сказал Пьюли Уитс. — Некоторые джентльмены создают весьма доходные фабрики.[30]

— Слыхал про такое, — вздохнул Давид.

Немного дальше они увидели редкую березовую рощицу на продуваемом ветрами солнечном склоне холма. Пьюли Уитс уверял, что под рощицей проходит богатый угольный пласт. Если бы мистер Уинстенли захотел, то смог бы добывать уголь и продавать его в Ноттингем или Лондон.

— Так ответьте мне, — возмущенно воскликнул Давид, — почему он этим не занимается!? Не продает уголь? Не делает вазы? Не улучшает почву? Почему он сидит, сложа руки?

— Потому что, — отвечал адвокат со злобной ухмылкой, — я ему отсоветовал. Это я убедил хозяина, что пока мост не построен, бессмысленно что-либо начинать. Как мы будем переправлять уголь, горшки или пшеницу тем, кто захочет их купить? Половина прибыли уйдет владельцам барж.

Чем дальше Давид ехал по заброшенным землям мистера Уинстенли, тем сильнее сомневался, что путь его должен лежать в Линкольн.

«В конце концов, — размышлял он, — за мистером Монктоном присматривают двое докторов, не говоря уже об ирландском колдуне! А о бедных жителях Торсби некому позаботиться! Не состоит ли мой первейший долг в том, чтобы остаться здесь и попытаться уговорить Тома построить мост? Но что же придумать, чтобы его убедить?»

На свой последний вопрос Давид не знал ответа, однако это не помешало ему спустя некоторое время воскликнуть: «Мистер Уитс, мы возвращаемся! У меня в Торсби важное дело!»

Добравшись до Микелгрейв-хаус, Давид спешился и отправился на поиски Тома. Он шел по пустому коридору и тут сквозь раскрытую дверь увидел в саду миссис Уинстенли и Люси. Женщины казались взволнованными и что-то удивленно восклицали. Давиду стало любопытно. Он вышел в сад и увидел, как Люси карабкается на каменную скамью, чтобы заглянуть за стену.