— Ну, чуть больше спаниеля, — отвечала Люси.

— Странно! Обычно львы крупнее. А ты уверена…

— Ах, да не все ли равно, какого размера были эти ужасные звери! — нетерпеливо воскликнула Люси. — Они так рычали и скалили клыки, что показались мне в три раза больше! Видит Бог, я струсила и бросилась наутек. А что будет, если моя бедная госпожа выйдет из дома и львы накинутся на нее! Вдруг она не заметит их в темноте? — и Люси зарыдала.

— Тише, детка, не плачь. Я схожу туда и найду твою госпожу, — сказал Давид.

— Но дело не только в них, — добавила Люси. — Весь город стал другим. Везде цветы, и птицы поют!

Выходя из таверны через парадную дверь, Давид неожиданно стукнулся обо что-то головой. Оказалось, что о ветку. Рядом с таверной стояло дерево. Еще утром оно было самого обычного размера, а сейчас так разрослось, что затеняло весь дом.

«Как странно» — подумал Давид.

С веток свисали налитые яблоки.

«Яблоки в июне, — снова удивился Давид про себя. — Что за чудеса!» — Затем всмотрелся в ветку.

«Да еще на конском каштане! Вот уж действительно чудеса!»

В лунном свете Торсби представлял удивительное зрелище. С буковых веток свисали фиги, кусты бузины украшали гранаты. Под тяжестью спелых ягод ежевики плющ почти отрывался от стены. Все, в чем теплилось хоть какое-то подобие жизни, цвело и плодоносило. Старые высохшие оконные рамы сочились живицей и покрывались побегами, листьями, цветами и плодами. Дверные рамы так раздались, что из стен вылетали кирпичи, грозя обрушить дома. Повозка посреди рыночной площади превратилась в рощицу серебристых березок. Разбитые колеса заплели кусты шиповника, оттуда раздавались трели соловья.

«Что это Том надумал?» — недоумевал Давид.

Добравшись до усадьбы, Давид увидел двух маленьких львов, которые прогуливались у ворот. В лунном свете то, что они сделаны из камня, просто бросалось в глаза!

«Если эти звери — Томовых рук дело, — рассудил Давид, — они не причинят мне вреда».

Тут львы разверзли пасти и издали весьма пугающий рык — словно мраморные плиты разбивались на куски. Давид шагнул вперед. Львы прыгнули к нему, зарычали и угрожающе замахали каменными лапами.

Давид развернулся и побежал. Когда он достиг «Колеса Фортуны», часы пробили полночь.

В восьмидесяти милях от Торсби, в Кембридже, некий студент (звали его Генри Корнелиус) внезапно очнулся от сна. Студент попытался снова заснуть, но обнаружил, что сон (а снился Генри мост) не выходит у него из головы. Генри Корнелиус встал с постели, зажег свечу и уселся за стол. Он попытался зарисовать свое видение, но ничего не получалось (хотя он был уверен, что совсем недавно видел мост воочию).

Тогда Генри натянул панталоны, ботинки и сюртук и отправился поразмышлять на свежем воздухе. Не успел он отойти далеко он дома, как его глазам предстало удивительное зрелище. Книготорговец Эдвард Джексон стоял на пороге своей лавки в одной сорочке. На голове вместо почтенного седого парика был натянут засаленный ночной колпак. В одной руке книготорговец держал том ин-кварто, в другой — медный подсвечник.

— Сюда! — воскликнул Эдвард Джексон, завидев Генри Корнелиуса. — У меня есть то, что вы ищете! — И он впихнул книгу в руки студента, чем несказанно удивил последнего. Генри прекрасно помнил, что совсем недавно книготорговец поклялся больше не давать книг в долг, пока Генри не заплатит то, что уже задолжал.

Луна светила так ярко, что Генри на ходу принялся за чтение. Некоторое время спустя он поднял глаза от страницы и обнаружил, что стоит в конюшне местной таверны. Самый красивый и быстрый в Кембридже конь по кличке Юпитер маячил в луче лунного света. Конь был оседлан и с нетерпением ждал седока. Не помедлив и мгновения, Корнелиус вскочил в седло, и Юпитер пустился в галоп.

Студент, не торопясь, переворачивал страницу за страницей. Он был так поглощен чтением, что не обращал внимания на дорогу. Лишь однажды всадник бросил взгляд вниз. Серебристые и синие тени чередовались на фоне темной земли. Сначала Генри решил, что это иней, затем вспомнил, что на дворе июнь. Больше всего пейзаж напоминал залитые луной поля, фермы, леса и дороги, обозреваемые с громадной высоты. Впрочем, это открытие совсем не впечатлило Генри Корнелиуса, и он снова погрузился в книгу. Юпитер летел под звездами и луной, его копыта не издавали ни звука.

— Нашел! — воскликнул Генри однажды, а затем: — Ага, понятно. — И немного погодя: — Но ведь на это уйдет уйма камня!

Через несколько минут Корнелиус и Юпитер стояли у реки. На другом берегу лежал городок Торсби.

— Вот оно что, — тихо промолвил Корнелиус. — Так я и думал. Он еще не построен.

Перед Генри Корнелиусом предстала картина лихорадочного строительства. На берегу уже лежали цельные стволы и каменные глыбы, а лошади тянули все новые. Вокруг сновали толпы рабочих. Кто-то передвигался верхом, кто-то тянул лошадей в поводу. Некоторые выкрикивали команды, другие привязывали к деревьям фонари. Однако больше всего поражала пестрота одежд собравшихся: кто в ночных сорочках, кто в панталонах и сюртуках, кто в ночных колпаках, а кто в шляпах. Один малый так спешил, что второпях натянул платье и чепец жены и подоткнул подол.

Посреди этого хаоса, погрузившись в беседу, стояли двое.

— Вы архитектор? — крикнул Генри Корнелиусу один из них. — Меня зовут Джон Элфретон, я старший над каменщиками. А это Уокли, знаменитый инженер. Мы ждали только вас. Хотели узнать, что будем строить.

— Я нашел это здесь, — Корнелиус показал книгу («Воображаемые темницы» Джамбатисты Пиранези).[32]

— Темницу?

— Нет, всего лишь мост. — Корнелиус показал на массивный мост, ведущий к тоскливому тюремному зданию. Подняв глаза, он заметил на другом берегу зловещую молчаливую толпу и спросил: — Кто эти люди?

Мистер Элфертон пожал плечами.

— Бездельники всегда собираются поглазеть на тружеников. Просто не обращайте на них внимания, сэр.

Около часа ночи реку перегородили деревянные леса. Установленные на них фонари и факелы отбрасывали странный мерцающий свет на дома и молчащую толпу. Казалось, рядом с Торсби приземлился светлячок размером с собор Святого Павла.

К двум часам ночи Генри Корнелиус впал в отчаяние. Река оказалась мелкой для моста Пиранези. Мост получался недостаточно высоким. Однако мистера Элфертона это не смутило.