Вада поджала губы:

– Кто из третьих наследников в семье становился Атоном?

– Ни одного.

Большинство из них были первенцами. И только один – вторым сыном. Сол никогда не выбирала третьего, четвертого или пятого в линии наследования.

Но прежде всего она – богиня, – попыталась напомнить я себе.

– Я не гонюсь за титулом, – честно сказала я Ваде. – Я никогда не надеялась, что Сол выберет меня. Мной движут не высокое положение или корона.

Вада напряглась, когда слово «корона» слетело с моих губ.

– Что же тогда движет тобой, Нур?

– Желание освободиться, – выдохнула я, задумчиво глядя на огонь.

Пламя было свободным. Оно танцевало вокруг древесины, которой мы его накормили. То взметаясь, то вспыхивая. И беспрестанно мерцая. Я слушала, как трещали дрова под пристальным вниманием огня, и гадала…

Будь я частью пламени, что бы поспешила поглотить?

Лицо отца всплыло в моем сознании, и я представила Атона вместо дров в очаге. Единственный способ по-настоящему освободиться – это уничтожить отца и разрушить его планы, способные погубить Келума и Люмину.

Только отобрав власть у Атона, я могла защитить нового Люмина, Берона, Ваду, а также добрых охранников и их семьи. Чтобы победить отца, мне нужно было стать сильнее. Если Сол не выберет меня своим Атоном, только Люмин способен будет противостоять моему отцу.

Вада оглянулась через плечо:

– Ты сильнее Ситали. В твоих руках огонь.

Я напряглась:

– Откуда ты знаешь?

– Столик в саду. Кресло в комнате Атона. Ходят слухи.

– Слухи часто бывают ошибочны, – выпалила я.

– Так это неправда?

Я выдохнула, заметив, что от воды пошли шелковистые завитки пара. Они растворялись только ради того, чтобы их заменили другие. Цикл жизни, мало чем отличающийся от человеческого.

– Хочешь сказать, что Ситали тоже способна на подобное?

– Нет, Ситали никогда не плавила вещи. Но, кто знает, может, ее способности еще не проявились.

Вада на мгновение замерла, когда мы опустились на колени перед очагом.

– Ты поедешь с нами в Люмину? Келум сказал, что ты сомневаешься.

– Я не уверена, что он этого хочет. Думаю, я расстроила его.

Вада поднялась на ноги.

– Не думаю, что есть хоть что-то, способное умерить чувства, что он испытывает к тебе.

– Как он может испытывать ко мне хоть какие-то чувства? Он едва меня знает.

Вада покачала головой:

– Для него это не играет роли. Мой сын слушает свое сердце – всегда, – и сердце ведет его к тебе. Независимо от того, что он говорит или что это может означать для Люмины, Келум намерен представить тебя Люмосу.

От удивления я приоткрыла рот. Мое сердце наполнилось радостью, надеждой и миллионом прекрасных вещей, названия которых я не знала. Но как только они охватили мое сердце, оно треснуло, и все эти чудесные чувства улетучились. Необъяснимо, несмотря на все мои планы, сердце вело меня к Келуму. Тем не менее даже если оно хотело его, это сердце все еще было полно решимости сломать его, если это спасет всех, кого он любит.

– Ты действительно не видишь, как сильно он жаждет быть рядом с тобой? – спросила Вада. Ее лицо смягчилось.

– Я думала, что он испытывает то же самое к Ситали.

Она покачала головой и указала на ревущий огонь:

– Нет. Его чувства к ней не разожгли бы огонь, не говоря уже о том, чтобы заставить его гореть.

Может быть, Вада права? Я не была уверена, что думать или говорить, поэтому промолчала.

– Я прикажу отнести котлы в твою комнату.

Я кивнула и повернулась, чтобы уйти, но остановилась.

– Вада? – позвала я через плечо.

– Да?

– Спасибо.

– За что? – спросила она со смущенной улыбкой на губах.

– Моя мать умерла, когда мне было всего семь лет, но последние несколько дней я вижу ее в тебе.

Вада приложила руку к груди, слезы навернулись ей на глаза.

– Спасибо.

Я хотела подарить ей благодарную улыбку, но мой подбородок дрожал, а глаза, как и ее, наполнились слезами. Я кивнула и вышла из кухни.

На лестнице я позволила своим слезам пролиться. Я больше не могла их сдерживать. Потребовалось три лестничных пролета, прежде чем я снова взяла себя в руки и обуздала все те чувства, что пытались вырваться наружу.

Это место выводило на поверхность все мои слабости. Я не плакала с того дня, как отнесла маму в дюны.

Я открыла свою комнату и, прижав дрожащие пальцы к губам, стала ждать, когда принесут горячую воду. Покидая Гелиос, я думала, что все пройдет легко. Я приказала себе отправиться в сумеречные земли и украсть корону Люмина. Обладатель этой реликвии не должен был иметь для меня значения.

Но я встретила Келума, и все изменилось.

Мое сердце беспрестанно болело, и я ненавидела себя за то, что собиралась сделать.

Несколько минут спустя на пороге моей комнаты показали два охранника. Те самые, что так уважительно отнеслись к просьбе Вады. Я широко распахнула дверь и жестом пригласила их внутрь. Когда они вылили содержимое тяжелых котлов в маленькую ванну для купания, она показалась им недостаточно полной, и охранники предложили принести еще воды. Я заверила, что этого более чем достаточно, и поблагодарила за помощь, которую они любезно оказали мне посреди ночи. Мужчины ответили, что это доставило бы им удовольствие, ибо ночи становятся слишком долгими, когда у них так мало дел. Затем они ушли, чтобы снова занять свои посты.

Я высыпала ароматизированные соли в горячую воду, и те быстро растворились, наполнив пьянящим ароматом маленькую ванную комнату. Вода не обжигала, но была восхитительно горячей. Я вымыла волосы оставшимся кусочком мыла, потерла кожу, пока она не покраснела, и откинулась на спинку не совсем полной ванны.

Впервые я увидела тень Сфинкс в тот день, когда отнесла свою мать в дюны. Мы с Сариком уже ушли далеко от Дома Солнца, когда ее тень пронеслась над нашими головами. Я помнила, как Сарик упал на колени, склонил голову и, держа в руках урну с останками моей матери, бормотал молитвы Сол. Не зная, что делать, я опустилась на колени рядом с ним. Прикрывая глаза от лица Сол, я пыталась мельком увидеть львицу. Мне было интересно, как она выглядит. Поговаривали, что Сфинкс наполовину человек, хоть и умеет летать. Некоторые утверждали, что на нее было невозможно взглянуть без страха. Другие клялись, что она была самым красивым существом, которое кто-либо видел в своей жизни. Могло ли и то и другое быть правдой?