Иное дело начинающие шантажистки.

Здесь я, конечно, имею в виду мою Татьяну.

Когда она трясла передо мной списком своих бывших женатых кавалеров и делилась планами, как бы стрясти с каждого из них побольше денег, я думала, что она это не всерьез. Танька, как и я, натура увлекающаяся.

Она искренне и с первого взгляда неизлечимо болеет каждой своей новой идеей, правда недолго.

Когда Татьяна решила стать буддисткой, она побрилась налысо и вставала в половине пятого утра, чтобы медитировать. Она с пеной у рта доказывала нам с Альбиной, что ежедневная полуторачасовая медитация может заменить не только алкоголь, но даже и секс. А потом в один прекрасный день не удержалась, соблазнила своего инструктора по йоге и, глотнув для храбрости оперативно приобретенного в палатке коньяка, переспала с ним прямо в женской раздевалке спортивного клуба.

Однажды она съездила в Египет и увлеклась подводным плаванием. Вернувшись в Москву, Татьяна первым делом продала свое новое пальто от Александра Маккуина и приобрела гидрокостюм и акваланг. Она ходила на какие-то курсы в бассейне и получила заслуженный сертификат. Она даже пыталась разговаривать с нами жестами, принятыми у профессиональных ныряльщиков. Однако быстро поняла, что это занятие бесперспективное, поскольку у аквалангистов нет таких жестов, как «дай закурить» или «посмотри-ка на того блондина в красном пиджаке «Дизель». Она отправилась в Египет во второй раз на целых три недели, чтобы с головой окунуться в манившие романтикой морские пучины. Однако еще в Шереметьеве познакомилась с виндсерфером и, приехав на место, продала акваланг, чтобы купить доску и парус.

Еще она пыталась написать книгу, заняться разведением улиток с целью реализации оных во французские рестораны (в итоге она забыла закрыть аквариум, и скользкие твари расползлись по ее квартире), хотела организовать клуб любителей тараканьих бегов.

Кто бы мог подумать, зная Таньку, что с шантажом – это она серьезно!

– На этой неделе у меня доход семь с половиной тысяч долларов, – Таня поправила на носу очки, которые она иногда носила не из-за плохого зрения, а для солидности, – две дал Илья Петрович. Он чуть в штаны не наложил, когда я сказала, что влюблена в него и собираюсь позвонить его жене. Четыре обломилось с Вовки Фартукова. Правда, он сказал, что в следующий раз сломает мне нос.

– Ну ты и дрянь! – восхитилась я. – Как ты не побоялась звонить этому Фартукову? У него же на лбу написано: бандит. Хоть я его всего один раз и видела.

– Ну и что? – пожала плечами Татьяна. – Зато я знаю, что он жену свою боится как огня. Один раз такое было: мы с ним лежим в ванне, вокруг свечи горят, в ведерке охлаждается шампанское. И вдруг эта его мымра ему на мобилу звонит, мол, скоро приеду. Так он так всполошился, чуть не заплакал. Забегал по квартире, говорил, что так ему и надо. Мне даже жалко его стало, и я ему помогала убирать все эти романтические причиндалы.

– А я бы, наверное, так не смогла, – подумав, призналась я. – Скорее уж треснула бы его по голове и велела бы катиться на все четыре стороны, то есть к жене.

– Так вот, продолжаем разговор. Остальное мне дал Каретников. Каретникова-то ты помнишь?

– Нет, – вздохнула я, – иногда я удивляюсь, как это ты умудряешься всех запомнить. У тебя их столько перебывало.

– Лучшая тренировка памяти – это связаться с десятком мужиков одновременно и потом стараться не допустить промаха, – расхохоталась она. – Так тебе интересно послушать про Каретникова?

– Если честно, не очень. Мне вообще не нравится то, чем ты занимаешься.

– Речь не об этом, – поморщилась Татьяна, – мне почти тридцатник, уж как-нибудь сама решу. Так вот, слушай!

С Сергеем Петровичем Каретниковым, успешным предпринимателем и примерным семьянином, Татьяна познакомилась два с половиной года назад на какой-то закрытой тусовке в мэрии. Не знаю, как уж моей подруге удалось увести Сергея Петровича из-под носа у жены, уединиться с ним в мужском туалете и там вытворить такое, что всю следующую неделю ее телефон буквально раскалился от постоянных звонков шокированного ее сексуальной грамотностью бизнесмена.

Они начали встречаться. Пятидесятилетний Каретников был наивен, как студент. Он дарил Таньке бриллианты, водил ее в загородные рестораны, ночевал с нею в шикарных гостиницах, отправил ее на неделю на Мальдивы. Но притом был жестоко мучим пробудившейся совестью – ведь он не просто завел интрижку на стороне, он почти влюбился в эту роскошную, в дочки ему годящуюся, немного стервозную, немного инфантильную девчонку, в то время как в плену охраняемого загородного дома его ждала преданная и тоже в какой-то степени любимая жена. Жена, которая прожила с ним тридцать лет. Которая родила ему сына и дочку. Которая влюбилась в него, когда он был малоимущим тощим студентишкой, и все эти годы преданно его поддерживала.

Сергей Петрович хотел Таньку бросить. Это было трудно. Цепкая Татьяна впилась в него, как изголодавшийся по свежей крови граф Дракула в вожделенную добычу. Она даже опустилась до того, что произнесла вслух заветное «люблю».

Их истерический роман продлился около четырех месяцев и обошелся Каретникову в двенадцать тысяч евро – именно такая сумма была потрачена на подарки любимой Танюше.

В конце концов он слег в больницу с заработанной на нервной почве язвой желудка. Диетические кашки ему носила жена, а Татьяну он мужественно попросил больше его не беспокоить.

Она, конечно, расстраивалась, но недолго.

И вот, спустя два года, ей довелось все же побеспокоить Сергея Петровича, причем по куда менее благородному поводу, чем безответная любовь.

– Ну ты и гадина, – усмехнулась я, – шантажировать старичка, который был в тебя влюблен!

– Да ладно тебе, – немного смутилась Танька, – если бы был влюблен, то не бросил бы. И потом, он же не старичок, ему полтинник всего. Выглядит как огурец. И знаешь, что самое главное?

– Ну?

– Он сказал, что все еще меня любит! В следующую пятницу у нас свидание.

– О времена, о нравы, – усмехнулась я. – Зачем?

– Как это – зачем? Он намекнул, что оформит меня как переводчицу и возьмет с собой в Нью-Йорк, где я смогу целыми днями ходить по магазинам!

– Переводчица? – удивилась я. – Ты же ни одного иностранного языка не знаешь даже.

– Я знаю язык любви, и это главное, – окрысилась Татьяна.

– Постой, а как же твой этот… Дима. Что он скажет по этому поводу?

– А откуда он узнает? – искренне удивилась Татьяна. – Я ему совру, что с подругами еду.

– Только не надо ссылаться на меня, – взмолилась я, – я такая безалаберная, что точно когда-нибудь проболтаюсь.

– Это точно, – хмыкнула Татьяна, – мало того, что безалаберная от природы, так еще и этот легендарный Сыромятин здорово размягчил тебе мозги!

Генка сидел на моей кухне и брюзжал, как ворчливый старикашка. Я просто диву давалась. Никогда не видела его таким.