Дэн только что вошел в гостиную, застегивая пуговицы на рубашке и зевая после бессонной ночи. Лисанский уже грелся у камина с кружкой дымящегося чая. Волосы у него были растрепаны, лицо мрачное, а под глазами чернели круги – видимо, и он в минувшую ночь не сомкнул глаз.

Девушка же, судя по перепачканным чернилами пальцам, встала довольно давно и успела исписать листок бумаги мелким убористым почерком.

От ее заявления Лис заметно напрягся, да и сам Дэн почувствовал себя не лучше. Усаживаясь в кресло возле журнального столика, он кинул взгляд на листок и переспросил:

– С отчетом?

Ева натянула на плечи короткий белый плащ с голубой оторочкой на рукавах, воротнике и подоле. Выскользнувший из правой петли пояс волочился по полу.

– Я задержалась, – объяснила она, пытаясь, не глядя, подхватить его, чтобы завязать на талии. – Придется долго объяснять почему. Я упомянула вашу драку, не вдаваясь в подробности, но не думаю, что Магистр окажется слишком занят, – уж на вас-то он время найдет.

– Странно, что моих отчетов никто ни разу не потребовал, – сварливо пробормотал Дэн и тут же пожалел об этом, потому что Ева со свойственной ей прямотой выдала:

– У тебя другая ситуация. Тебе запрещено покидать дом.

Лисанский оживился и с интересом воззрился на него.

– Что-то новенькое!

Дэн метнул в него тяжелый взгляд и промолчал.

– Расскажи ему, – посоветовала Ева. – Все равно узнает.

– Сама расскажи.

– Мне некогда. Пора уходить, а я еще не составила список того, что вам принести.

Уж не ослышался ли Дэн?

– Без проблем! – воодушевился Лисанский, не дав толком подумать, и принялся загибать пальцы: – Рубашку, тридцать пар черных носков, куртку, постельное белье, магическую лампу, мобильник с новой сим-картой, бритву с запасом кассет, бутылку коньяка – и нечего на меня так таращиться, Гордеев, себе сам заказывай! – мой фамильный перстень, он затерялся где-то в орденских застенках. А еще пару томов по черной магии, электричество и горячей воды!

– И губоскат не забудь! – ядовито присовокупил Дэн.

– Твои убогие комментарии я игнорирую, – сухо отозвался Лисанский.

– Боюсь, я не все запомнила, – серьезно сказала Ева. – Но постараюсь. Дэн?

– Э-э-э… – что он мог заказать? – Ну, насчет бритвы была неплохая идея, – он потер подбородок. – И одежды бы не помешало. Не знаю, у меня вроде все есть. Если, конечно, ты не сможешь раздобыть мои браслеты.

– Ага! Так и знал, что у тебя их конфисковали, – злорадно хмыкнул Лис.

– Мне запрещено брать с собой что-либо помимо собственной одежды, – проговорила Ева. – Но если вас не отвлечь друг от друга, вы сравняете с землей не только этот дом, но и весь квартал.

– Достань хоть что-нибудь из моего списка, Паламейк, и я тебя расцелую! – поклялся Лисанский.

– Значит, пообещайте, что дождетесь моего возвращения, – потребовала Ева. – Если только увижу, что снова сцепились, в следующем отчете порекомендую посадить вас на цепь.

– Полезет – дам в зубы, – проворчал Лис.

Дэн проглотил ответную реплику – девушка смотрела на него с тревогой, и разочаровывать ее не хотелось.

– Заключим пакт. Перемирие, – вот бы еще поверить собственным словам. – На время твоего отсутствия.

Ева не сводила с него огромных голубых глаз. Дэн почувствовал себя неуютно, этот прямой, пронзительный взгляд словно проникал в мысли и выскабливал из подсознания самые глубокие, самые затаенные намерения. Вероятно, так оно и было: Ева пустила в ход свою хоть слабенькую, но телепатию.

То ли у нее ничего не вышло, то ли помыслы Дэна, к его удивлению, и впрямь оказались кристально чисты – девушка удовлетворенно кивнула:

– Договорились.

Скатала листок с отчетом в рулончик и крепко сжала его в кулаке.

– Если повезет – до вечера, – попрощалась она и выскользнула за дверь.

В воцарившейся тишине было слышно, как звенят на ветру оконные стекла. Лисанский отвернулся к камину и уставился на весело потрескивающие дрова. Дэн положил ладонь на край журнального столика и принялся ковырять ногтем уголок кожаного книжного переплета.

С уходом Евы атмосфера в гостиной пропиталась неловкостью и напряжением – не то чтобы враждебным, скорее настороженным. Дэн ждал от Лисанского язвительных реплик и тщетно пытался успокоиться и убедить себя, что тот проведет утро – и вообще весь день – в его излюбленной демонстративно-презрительной манере: выпьет чаю, усядется за книги и бумаги и сделает вид, будто Дэна либо не существует вовсе, либо тот существует исключительно в виде предмета интерьера.

Вчерашний короткий разговор на чердаке ни к чему не привел. Дэн сомневался, стоило ли принимать рассказ о смерти Анны за чистую монету. Наверняка Лисанский соврал – он тварь подлая, хитрая и изворотливая. Сказка о смерти могла быть выдумана с целью выгородить мать, заставить Орден махнуть рукой на ее поиски. И, в конечном итоге, спасти ее от камеры, допросов и позора. А письма… чем не идеальное прикрытие для подобного плана? Каким бы трусливым ни был Лисанский, глупцом его не назовешь. И если он ждал, что Орден заинтересуется Анной – или ее банковскими счетами, – то мог предвидеть появление наблюдателя. У него было множество пустых вечеров, чтобы написать несколько десятков душещипательных писем. Главное – заставить надзирателя поверить в его горе и сыграть как можно убедительнее.

В общем, Дэн весь извелся этой ночью, искрутился в постели, однако попытки проанализировать ситуацию так и остались полусонным бредом. Он был растерян. И не знал, куда деться. Не знал, что думать, как себя вести, что предпринять.

А Лисанский все тянул потихонечку свой ядовитый лиственный чай и глядел в огонь.

Когда он заговорил, Дэн вздрогнул от неожиданности.

– Ты не рассказал Паламейк о моей матери, – голос его был начисто лишен эмоций. Кинул фразу, как кость – собаке. И замолчал, ожидая ответа.

А что можно было ответить?

– Нет. Не рассказал.

– Почему? – в тоне Лиса мелькнул легкий оттенок любопытства.

– Не уверен, что ты не солгал.

– Ясно, – Лисанский, кажется, улыбнулся.

Дэн не видел его лица – тот сидел к нему спиной, по-прежнему наблюдая за языками пламени в камине.

– Почему ты сам не расскажешь? – спросил он. – Если так уверен, что именно этого от тебя ждут…

– Чтобы меня бросили гнить в катакомбы? Потребность в информации о матери – единственное, что удерживает Орден. Если узнают, что она мертва, я загремлю на нары. Возможно, в отдельную камеру с удобствами в уголке – сырой и холодный каменный мешок без окон с матрасом из гнилой соломы. Я слышал, в турайдских подземельях это самое привилегированное жилище. Бывает и хуже. Бывают колодцы, в которых можно только стоять, – весьма изощренный способ пытки. А бывают общие камеры с решетками, через которые выродки в рясах наблюдают, как кого-нибудь опускают.