Чтобы приучить парней к состоянию невесомости, их отправляли в параболические полеты в багажных отсеках грузовых самолетов С-131 или на задних сиденьях истребителей F-100F. Когда реактивный самолет поднимался на вершину параболы, человек в течение пятнадцати-сорока пяти секунд испытывал состояние невесомости. Это был единственный вид полетов при подготовке астронавтов, и они, естественно, были всего лишь пассажирами, как и в предстоящих полетах на «Меркурии».

При включении тормозных двигателей во время невесомости капсула немного покачивалась. Астронавт мог слегка пошевелить ее, чтобы рассмотреть что-нибудь в иллюминатор. Для обучения этому стажеров в НАСА изобрели специальное устройство — тренажер «Альфа». Стажер усаживался в кресло на воздушных подушках и мог с помощью ручного регулятора заставлять его покачиваться вверх-вниз или вперед-назад. А на экране перед ним — в том месте, где должен находиться экран перископа капсулы, — проплывали сделанные с самолета снимки и кинокадры с видами Мыса, Атлантического океана, Багамских островов, Абако… Пейзажи вращались и покачивались синхронно с изменением положения кресла, как это должно быть во время космического полета. Тренажер «Альфа» даже воспроизводил шипящий звук включенных тормозных двигателей, когда астронавт нажимал на соответствующий рычаг.

В середине шестидесятых инженеры разработали процедурный тренажер — по сути симулятор полета. Такие тренажеры были на Мысе и в Лэнгли. На Мысе тренажер находился в ангаре С. Там астронавт проводил целый день. Он забирался в камеру и садился в кресло, направленное прямо в потолок. Спинка кресла лежала плашмя на полу, так что астронавт оказывался на спине. Перед ним находилась такая же, как в капсуле «Меркурия», панель управления, подсоединенная к компьютерной сети. Примерно в двадцати футах за спиной астронавта у второй панели сидел специалист, вводивший в систему моделируемые проблемы.

Специалист говорил:

— Отсчет: время Т минус пятьдесят секунд.

Астронавт отвечал в микрофон:

— Вас понял.

— Проверить перископ: полностью выдвинут?

— Перископ выдвинут.

— Готовы к пуску?

— К пуску готов.

— Т минус десять секунд. Минус восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… две… одна… Пуск!

Внутри тренажера перед астронавтом загоралась шкала приборов, показывая, что полет начался. А он должен был считывать показания и передавать их на землю. Он говорил:

— Часы работают… Двадцать секунд… Тысяча футов… Один и пять g… Траектория нормальная… Двенадцать тысяч футов, один и девять g… Давление в кабине — пять атмосфер… Высота сорок четыре тысячи, уровень g — два и семь… Сто тысяч футов за две минуты пять секунд…

В этот момент инструктор мог нажать на своей панели кнопку с надписью «кислород». Загоралась предупреждающая красная надпись «О2 авария», и астронавт произносил:

— Давление в кабине падает… Вероятно, утечка кислорода!.. Утечка продолжается… Переключаюсь на аварийный резерв…

Астронавт дергал рычаг, вводя дополнительный кислород в симулятор, то есть в компьютерные данные, но инструктор мог снова нажать свою «кислородную» кнопку. Это означало, что утечка кислорода продолжается, и астронавт говорил:

— Утечка продолжается… Приближается к нулевому уровню… Прерывание полета из-за утечки кислорода! Прерывание! Прерывание!

Затем астронавт нажимал на кнопку, и на панели инструктора загоралась красная надпись «прерывание». При настоящем полете в этот момент должна была сработать аварийная башня, которая отделяла капсулу от ракеты и сбрасывала ее на парашюте.

Во время занятий астронавтам приходилось так часто нажимать на аварийный рычаг, что в определенный момент им стало казаться, что они готовятся не к запуску, а к прерыванию полета. Это было одно из тех немногих действий, которые астронавт мог предпринять внутри капсулы «Меркурия», — прервать полет и спасти свою жизнь. Его не обучали летать на капсуле. Его обучали ехать в ней. Во время «серии возрастающих нагрузок» его знакомили со всеми зрелищами, звуками и ощущениями, которые ему придется пережить. Его знакомили с ними день за днем, пока капсула «Меркурия» со всеми ее звуками, g-уровнями, видами из окна, дисплеями, загорающимися надписями, лампочками, переключателями и струями перекиси водорода не становилась настолько же знакомой, рутинной и повседневной, как офис. В любую программу подготовки к полету входило «снижение восприимчивости». Пилот военно-морского флота отрабатывал посадку на силуэт палубы, нарисованный на летном поле: считалось, что это помогает ослабить естественный страх перед посадкой несущейся на огромной скорости машины на столь малое пространство. Но главным образом его все же обучали садиться на палубу авианосца. До проекта «Меркурий» еще не было такой программы подготовки к полету — столь сложной, детализированной, продолжительной и в такой степени посвященной снижению восприимчивости стажера, чтобы избавить его от обычных страхов и научить нормально думать и использовать свои руки в совершенно незнакомой обстановке.

Конечно, все это было хорошо известно с самого начала. Настолько хорошо, что в первом отборочном комитете НАСА опасались, как бы летчики-испытатели не сочли эту работу утомительной или отвратительной. Так как для проекта нужны были шесть астронавтов, они решили взять на подготовку двенадцать человек — предполагалось, что половина из них откажется, когда узнает, насколько пассивна будет их роль. Но уже через год в НАСА стали понимать, что были правы по крайней мере наполовину. Парни действительно считали роль биомедицинского пассажира в автономном отсеке, то есть роль подопытного кролика, отвратительной. Это правда. Но парни вовсе не собирались отказываться от участия в проекте — ни в коей мере. Нет, теперь инженеры с изумлением замечали, что подопытные кролики собираются… изменить эксперимент.

Разница между пилотом и пассажиром в любой летучей машине сводилась к одному — к контролю. И на этот счет парни могли привести практичные и убедительные аргументы. Если уж астронавту суждено стать добавочным компонентом, то он должен уметь управлять любой из автоматических систем «Меркурия» вручную — только для того, чтобы справиться со сбоем. Таков был главный аргумент. Но имелся и еще один, который нельзя было сформулировать столь многословно, потому что запрещалось говорить вслух о самой его предпосылке — нужной вещи.

В конце концов, нужная вещь не являлась храбростью в обычном понимании, то есть готовностью рискнуть своей жизнью и прокатиться на ракете «Редстоун» или «Атлас». Это мог сделать любой дурак (и многие, несомненно, сделали бы, имей они такую возможность), равно как и лишиться жизни по ходу дела. Нет, идея (в понимании пилотов) заключалась в том, чтобы суметь поднять в воздух машину, пронестись, рискуя жизнью, на бешеной скорости, а затем, используя все свои навыки, рефлексы, опыт и хладнокровие, посадить ее на землю в самый последний момент. Но как, черт побери, сделать это, если ты всего лишь подопытное животное, запечатанное в грузовом отсеке?