Напоследок имеет смысл поговорить о том, что первым делом приходит в голову при разговоре о спектаклях без живых актёров – использовании антропоморфных роботов в театре. Сразу следует сказать, что большинство опытов с такими роботами к современному театру не имеют почти никакого отношения. Такие проекты разрабатываются американскими и японскими компаниями, близкими к технологиям и далёкими от дискурса современного искусства, поэтому всё, на что таких опытов хватает, это подмена традиционного театрального актёра с его главной целью – воспроизводства текста и отыгрывания роли – человекоподобным роботом, который довольно миметическим способом взаимодействует с живыми актёрами на сцене. В таких спектаклях обязательно присутствует нарратив, и они так или иначе сосредоточены вокруг темы интеллекта, чувств и эмоций – вопросов, которые волнуют людей в поле этики робототехники.

Одним из самых известных робототехников в области создания антропоморфных роботов является японский профессор Хироси Исигуро, возглавляющий Intelligent Robotics Laboratory в Осакском университете. Именно его так называемые геминоиды используются в спектаклях японского режиссёра и драматурга Оридза Херата. Первым результатом их коллаборации стал спектакль I, Worker, поставленный в 2008 году. Сюжет повествует о семейной паре, в распоряжении которой находятся два робота-помощника, тоже мужского и женского пола. У женщины-робота всё в порядке, и она адекватно исполняет свои рабочие обязанности, робот-мужчина же по сюжету страдает депрессией и неспособен справляться с работой. Вокруг обсуждения всего этого положения, роли роботов в помощи человеку, взаимной эмпатии и всего остального и происходит этот спектакль.

Уже через два года появился их следующий совместный спектакль Sayonara – он стал наиболее известным из коллабораций Исигуро и Херата. Примерно получасовая предельно минималистичная пьеса строится на сюжете о смертельно больной девушке, которой отец привозит геминоида F – антропоморфного робота женского пола. Хироси Исигуро известен по большей части тем, что его роботы почти неотличимы от живых людей – у них реалистичная кожа, живая мимика и запрограммированное воспроизводство случайных телесных движений. В спектакле этот андроид зачитывает больной девушке пять стихотворений. Контроль над актрисой-геминоидом осуществляется через телеуправление. На её теле расположено 12 точек контроля, отвечающих за наиболее общие движения человеческого тела и мимики. Каждая точка управляется пневматическим актуатором (компрессор воздуха находится за пределами сцены и подключён через трубку к геминоиду – таким образом достигается минимальный уровень шума от робота). Собственно, проигрывание роли происходит по предписанному сценарию: живая актриса с датчиками motion capture садится перед компьютером с видеокамерой и звукозаписывающим устройством и последовательно проигрывает сценарий, который затем проецируется на робота. Живая актриса на сцене должна отрепетировать тайминг и успевать реагировать положенным образом.

Третья коллаборация между робототехником и режиссёром развернулась в 2014 году, когда в рамках международного проекта Херата поставил спектакль «Превращение» по Кафке во Франции. Роль Грегора Замзы исполняет робот Repliee S1, только отдалённо похожий на человека – с силиконовым белым лицом и оголённым внутренним устройством. На протяжении почти всего спектакля робот лежит в кровати, укрытый коричневым покрывалом по пояс.

Случаются и совсем комичные примеры. Американская театральная компания Gob Squad, известная своими ультракитчевыми шоу и использованием непрофессиональных перформеров в спектаклях, в коллаборации с берлинской Komische Oper в 2015 году выпустила спектакль My Square Lady («Моя квадратная леди») по мотивам суперуспешного американского мюзикла 60-х годов «Моя прекрасная леди». На сцене ничего особенного – поющие люди в дичайших пиджаках и платьях, а также дети в картонных футуристических костюмах роботов. Но посреди этого появляются два чёрно-белых антропоморфных (хотя и по полметра ростом) робота, произведённых в немецкой Neurorobotics Research Laboratory. Роботы как-то участвуют в общем сюжете, впечатление всё это производит комически-чудовищное.

Современное театральное искусство в некоторых его примерах больше похоже на журналистику, науку или когнитивные технологии. Давно есть такая идея, что искусство – это в целом уже не очень нужный концепт и что приходит время потихоньку от него избавляться. Что вы, как представитель такого документального типа театра, думаете об этой идее?

Моя первая работа после школы была как раз работа журналистом, и мой интерес в исследовании реальности и разговорах о реальности остаётся таким же. Но театр представляет собой очень хороший контекст для того, чтобы делиться материалами исследования, чтобы получать доступ к архивам и чтобы рассказывать истории о разной политической несправедливости. В театре у людей обычно гораздо больше времени, следовательно, я могу создавать такого рода опыты, которые трогают людей гораздо более прямо и непосредственно, чем чтение газет. Искусство – это вообще отличная платформа для реальности.

Кажется, можно примерно представить, что вам нравится в театре, но что вас в театре пугает? Что для вас скучно, когда вам хочется уйти или не участвовать? Что вам кажется вредным в современном театре?

Я не вижу, чтобы театр был вредным или опасно утомительным. Но мне становится скучно, когда театр только описывает самого себя, когда он оставляет аудиторию за четвёртой стеной в любом смысле этой формулировки или когда артисты используют театр, только чтобы показать своё мастерство, умения, – только чтобы ими любовались.

Посмотрев ваши работы, или точнее, поучаствовав в них, легко понять, что вас больше всего интересует в театре. Но как бы вы сами сформулировали это словами?

Я, как часть аудитории, хотел бы быть соблазнённым на то, чтобы выйти за границы моих обычных привычек наблюдения, моего повседневного кругозора; я хочу, чтобы театр был вызывающим и ставил для меня, как зрителя или участника, сложные задачи; и, конечно, я люблю делать открытия, люблю непредвиденный опыт.

Как вы видите политический и гражданский потенциал проектов Rimini Protokoll? Я должен сказать, что для участников из России – и для меня в том числе – Remote X (спектакль-променад, в котором группа из 50 человек перемещается по городу, следуя инструкциям компьютерного голоса в наушниках. – Прим. «Ленты») был абсолютно освобождающим опытом: большинство россиян вообще не видят городское пространство как что-то, принадлежащее им, – скорее как пустую или враждебную зону, которую надо пересечь по пути на работу, в театр или домой.

Я думаю, что другим лучше судить, чем мне, но я, конечно, счастлив, если мои проекты действительно имеют такой высвобождающий эффект. Я помню, что было довольно много опасений вокруг нашей игровой сцены митинга в Remote Moscow, буквально в нескольких сотнях метров от Красной площади. Но в итоге мы никогда не имели с этим никаких проблем, и это в каком-то смысле дало мне и другим надежду, что в России возможно несколько больше свободы выражения, чем это часто кажется. Несмотря на все эти многочисленные чудовищные истории вокруг арестованных театральных режиссёров и убийств журналистов.