запутались, и несколько часов приводили их в порядок. Не до того, знаете, чтобы лазить где попало и красть тушенку…

– Ваши люди не местные? – спросил Горин.

– Не местные, – подтвердил Буковский, – но все с Псковщины. До войны тем же промыслом и занимались, опыт есть. Лично я на буксире ходил по озерам, возил на Балтику древесину и детали к тракторам.

– Воевали?

– Пришлось. Днепровская, потом дунайская флотилия, в конце сорок четвертого списали по ранению. Теперь нога болит, когда погода хреновая. Большинство у нас воевало. Николая в Белоруссии подстрелили, скитался по лазаретам. Аристарх в Сталинграде половину туловища отморозил. Борис от Бреста в сорок первом пятился, ранили, в госпитале чахотку подхватил, насилу выкарабкался. Лишь Василий не воевал – по Волге баржи гонял, потом в Суходолье переехал – это под Псковом, там у него сестра, немцы деревню дотла сожгли. Деньги мужику нужны, чтобы дом отстроить.

– Надолго во Вдовин прибыли?

– До снега, раньше уехать не получится. Такими темпами ни хрена не заработаем. Не отменили еще деньги в стране, верно? А как народу жить без этих проклятых бумажек?

– В город ходите?

Буковский пожал плечами.

– Ну, ходим. Толпой не валим, так, по одному, по двое. Ночами не жарко, приходится печку топить, ветра тут лютуют… Нет ничего интересного в вашем городе, только пятки напрасно сбиваем. В магазин зайдешь, еще куда. Танцы – для молодых, в кино – всякая ерунда трофейная. Не до развлечений, в общем.

Павел шел последним, присматривался. Куренной разговаривал с Буковским, остальные волокли ноги к бараку. Иногда оглядывались, одаривали неласковыми взглядами. Этих людей можно было понять. Чужаков нигде не любят. Чужаков с корочками РКМ – тем более. Что на уме у милиционеров? Люди вели себя сдержанно, открытого недовольства не проявляли. Коренастый малый открыл ключом дверь барака, народ потянулся внутрь.

– Зайдем? – спросил Куренной. – Да вы не пугайтесь, просто глянем на быт советских мореходов. Вдруг краденую тушенку под кроватью найдем?

Он вроде пошутил, но шутка не понравилась. Буковский сделал раздраженную мину – ладно, ищите свою тушенку. В бараке было просторно, в остальном – ничего хорошего. Окна, заклеенные изолентой, дребезжали от ветра. Мыть полы в привычку не входило. Заправлять кровати – тоже проявление дурного тона. Вещи валялись где попало – снасти вперемешку с фуфайками, недоеденными продуктами. По столу рассыпались крошки, костяшки домино. Среди препятствий лазили жирные тараканы. Их, похоже, специально разводили. Людей они игнорировали. Но вот пустые бутылки под окном были выстроены ровно, в две шеренги – как военные на параде. Задерживаться в этом вертепе явно не стоило. Возникло странное ощущение, что этот бардак создают намеренно – для таких вот редких посетителей. Впечатления бродяг эти люди не производили – основательная, целеустремленная публика. Прощание вышло скомканным, руки не жали. Народ отворачивался. Буковский для приличия что-то буркнул: в духе «ждем с нетерпением нашей следующей встречи».

Оперативники направились к берегу, где оставили машину. Спина чесалась. «Это ладно, – думал Горин, – пусть смотрят. Лишь бы стрелять не начали».

Ветер усилился, волны с остервенением выбрасывались на берег. Качался баркас, пришвартованный к пирсу. В машине за закрытыми окнами было тепло и уютно. Сразу бросились окуривать тесный салон.

– Так себе публика, – признался Куренной, – но на убийц вроде не тянут.

– Иногда и не убийцы убивают, – покосился на него Горин.

– Ты еще пофилософствуй, – поморщился капитан.

– Могу, – улыбнулся Павел. – Публика не очень, согласен, замкнутые, себе на уме. А предыдущие студенты чем лучше? Живут в своем мире, неохотно пускают в него посторонних. Вроде нормальные, слова произносят правильные, а кто сейчас этого не делает? Эти тоже – фронтовики, пострадали за Отечество, а смотришь на них – и мурашки по спине ползут. В каждом человеке есть что-то темное. Да и хорошее, наверное, есть – только глубоко закопано.

– Глубоко, – согласился Куренной. – Иногда проще пристрелить, чем раскапывать эту яму. – Он засмеялся, завел двигатель. – Поехали, нам еще с военизированной шпаной пообщаться надо.

Глава 12

Усиливалось беспокойство: в банде дураков не держат; если ходят милиционеры и задают вопросы, значит, дело плохо. Пусть не вышли на след, но в круг подозреваемых точно внесли. Стало быть, затихарятся либо что-то сделают с этими милиционерами – благо их в городе немного. Но только в том случае, если банду действительно зацепили…

«Военизированная шпана» оказалась из той же оперы – не более дружелюбной и готовой к сотрудничеству. Гостиница «Маяк» находилась на улице Крылова. Здание частично пострадало от обстрелов, функционировало лишь одно крыло. Посторонних не пускали, но людей с милицейскими корочками пропустили. Оружейная комната находилась тоже здесь, ее охранял упитанный субъект в армейском френче без знаков различия. Проживали вохровцы на втором этаже, по два человека в комнате. Электричество имелось, удобства – во дворе, воду тоже носили с улицы, благо за углом находился колодец. Здесь было немногим чище, чем в прибрежном бараке.

– Прислуга уволилась, что ли? – Павел настороженно озирал неухоженные помещения, лестницу.

– Во-первых, в твоем бараке ненамного чище, – ухмыльнулся Куренной. – Видел, помню. Ты такой же свинтус. Во-вторых, в идейном плане плохо подкачан. Это у них, в загнивающем капиталистическом мире – прислуга. А у нас – обслуга. Чуешь разницу?

– Честно говоря, не очень.

Но спорить Павел не стал. По лестнице спустились двое, завернули в оружейную комнату. Вышли через минуту – с карабинами Мосина, с запасными обоймами в подсумках. Глянули неодобрительно – мол, чего надо этим милиционерам? Данная парочка, по-видимому, заступала на смену. Обычные мужики, в полувоенном облачении; от рыбаков на озере их отличало только отсутствие бород и щетины.

Командир группы вневедомственной охраны инструктировал бойцов в холле в конце коридора. Трое стояли в шеренгу – не сказать, что навытяжку, но строй держали. На вид бывалые люди – от тридцати до сорока, основательные, физически развитые. Все как по команде повернули головы, без всякой приветливости уставились на пришельцев. Крепыш, прогуливающийся перед строем, остановился.

– В чем дело? Почему здесь посторонние?

Мелькнула мысль, что такой взгляд идеально подошел бы следователю НКВД, разоблачающему очередного врага советской власти. Субъекту было основательно за сорок, но здоровье он сохранил отменное.

– Ковалец Владимир Константинович? – вкрадчиво осведомился Куренной, доставая удостоверение. – Мешать не хотим, но поговорить надо. Есть минутка?

У субъекта была завидная выдержка. Никакого беспокойства в глазах, даже мимолетного испуга. Только раздражение – мол, заняться ему больше нечем. Остальные и вовсе не менялись в лице, им было до лампочки, пусть начальник разбирается.

– Хорошо. Ягудин, ты все понял? Заступаете до шести вечера завтрашнего дня. Дежурная, бодрствующая и