Одна из моих основных задач при первых контактах состоит в том, чтобы понять, как населена жизнь пациента. Многое из этой информации может быть получено во время проверки ежедневного расписания пациента. Однако я обязательно проведу доскональный обзор всех людей, которые занимают важное место в жизни пациента, так же как и изучу любые межличностные контакты, имевшие место во время недавнего показательного дня. Я также считаю весьма полезным узнать обо всех лучших друзьях пациента, прошлых и настоящих.

Ни разу в жизни я не пожалел о разговоре с некоей значительной фигурой в жизни моих пациентов — обычно с супругом или партнером. В конце каждой подобной беседы я непременно спрашивал себя: «Почему я ждал так долго?» или «Почему бы не делать этого почаще?» Когда я слышу, как пациенты описывают Значительных Других, у меня создается некий мысленный образ человека, и я часто забываю, что моя информация сильно искажена, так как пропущена через несовершенное и подобострастное видение пациента. Но когда я встречаюсь со Значительными Другими, они материализуются, и я более полно проникаю в жизнь моего пациента. Из-за того, что я встречаю партнера моего пациента в такой необычной ситуации, я знаю, что в действительности не «вижу» его/ее, но дело не в этом — суть в том, что образ Другого позволяет мне добиться более богатой встречи с моим пациентом. Более того, партнер может предоставить новую перспективную и ценную информацию о пациенте.

Обычно Значительные Другие видят угрозу в приглашении встретиться с терапевтом своего партнера. Партнер ценит то, что терапевт, составляющий свое мнение о них, в высшей степени предан своему пациенту. Но существует стратегия, почти всегда продуктивная, которая помогает нивелировать угрозу и, в принципе, очень эффективна для того, чтобы убедить партнера прийти на сеанс. Научите вашего пациента следующим образом:

«Джон, пожалуйста, скажите X, что она могла бы помочь мне быть более полезным вам. Мне хотелось бы получить от нее обратную связь о вас — особенно в отношении того, какие перемены в вас были бы для нее желанными. Это не изучение ее, но разговор о ее наблюдениях, связанных с вами».

Кроме этого, я советую, чтобы и сеанс проводился подобным образом. Так как я предпочитаю не иметь тайн, скрытых от моих пациентов, я всегда разговариваю со Значительным Другим в присутствии моего пациента. Раскрывайте обратную связь партнера и его предложения изменений, которые могут произойти с пациентом, а не проводите личную беседу с партнером. Вы получите достаточно сложный образ партнера просто из того, как он/она дает вам обратную связь.

И я рекомендую вам не превращать такой сеанс в сеанс супружеской пары. Когда ваша основная верность принадлежит одному члену пары, тому, с кем вы связаны терапевтическими обязательствами, вы не тот человек, который должен лечить пару. Если вы попытаетесь проводить супружескую терапию, будучи уже обремененным конфиденциальной информацией, полученной от одного из партнеров, вы скоро окажетесь затянутым в скрытное, двуличное поведение. Супружеская терапия лучше всего осуществляется другим терапевтом, который одинаково лоялен к обоим участникам.

Если у моих пациентов был предшествующий опыт терапии, я непременно проведу его детальное исследование. Если терапия бьиа неудовлетворительной, пациенты почти всегда рассказывают об отсутствии обязательств со стороны их предыдущего терапевта. Они скажут, что тот был слишком отстраненным, не вовлеченным, не поддерживающим, слишком обезличенным. Мне ни разу не довелось услышать, чтобы пациент жаловался на то, что терапевт был слишком открытым, чересчур поддерживающим или близким (с исключением, конечно, тех примеров, когда пациент и терапевт находились в сексуальной связи).

Когда вы знакомитесь с ошибками предыдущего терапевта, вы сможете попытаться их избежать. Делайте это открыто, время от времени задавая прямые вопросы. Например: «Майк, мы уже провели с вами четыре сеанса, и, наверное, стоит проверить, как у нас дела. Вы рассказывали о ваших чувствах к доктору X, вашему предыдущему терапевту. Интересно, как это все сочетается со мной. Вы не могли бы подумать, возникали ли у вас сходные чувства по отношению ко мне, и не кажется ли вам, что я двигаюсь в сторону аналогичных непродуктивных паттернов».

Если у пациента в прошлом был успешный курс терапии (и по целому ряду причин он не смог продолжить его с тем же самым терапевтом), я уверен в важности изучения положительных аспектов той терапии, чтобы включить их в вашу текущую работу. Не ждите, что рассказы об успешной или неуспешной терапии останутся статичными: обычно они изменяются так же, как и взгляды пациентов на прошлые события. С течением времени пациенты могут начать вспоминать позитивные эффекты терапии, которую они сначала поносили.

Что мне вспоминается о семи сотнях часов, которые я провел на кушетке во время моего первого психоанализа? Моим ярчайшим воспоминанием о психоаналитике Оливии Смит, молчаливой, сдержанной слушательнице, является один день, когда я представил себя на ее суд за жадное предвкушение денег, которые я должен унаследовать после смерти своих родителей. Я был особенно хорош, критикуя самого себя, когда вдруг, совершенно несвойственным для себя образом, она принялась за дело и вынесла суровый приговор одной фразой: «Просто так мы созданы».

Не то что бы она обратилась ко мне с утешением. Хотя я бы приветствовал это. И она не нормализовала мои исходные импульсы. Нет, здесь было что-то еще: это было слово мы. Это обобщение подразумевало, что мы с ней похожи, что и у нее есть темная сторона.

Я высоко ценил ее дар. И я проходил то же самое множество раз. Я стремился нормализовать темные импульсы моих пациентов любым возможным способом. Уверяю, я подражал Оливии Смит, используя «мы», я указывал на повсеместность некоторых чувств или импульсов, я отсылал пациентов к соответствующему материалу (например, в отношении сексуальных чувств я обычно предлагаю работы Кинси, Мастере и Джонсон или отчет Хаит).

Стремитесь к нормализации теневой стороны любым возможным способом. Нам, терапевтам, следует быть открытыми к нашим собственным темным, постыдным частям, и если мы поделимся ими, это поможет пациентам прекратить самобичевание за свои собственные реальные или воображаемые проступки.

Однажды после того, как я выразил свое восхищение одной пациентке за ту материнскую заботу, которой она окружает двух своих детей, ей стало очевидно неловко, и она сурово заявила, что собирается рассказать мне что-то, чем она никогда не делилась ранее. Она сказала, что после того, как произвела на свет своего первого ребенка, у нее было сильное желание просто уйти из больницы и бросить там новорожденного. Несмотря на сильное желание стать матерью, она не могла вынести мысли о том, что нужно отказаться от многих лет свободы. «Покажите мне мать, у которой не было подобных чувств, — сказал я. — Или отца. Хотя я люблю своих детей, — продолжал я, — бесконечное число раз я был глубоко обижен их вторжением в другие области и интересы моей жизни».