Улыбка Лизы показалась ему счастливой.

Кабинет ректора оказался именно таким, каким его Джордан и представлял. Здесь пахло кожей, деревом и хорошим трубочным табаком. Джордан спросил себя, что настоящее, а что показушное в этой иллюстрации из «Сатердей ивнинг пост». Обстановка сделала бы честь любому торговцу «модернариатом». Единственным диссонансом были жидкокристаллический экран и клавиатура компьютера.

Хуган уселся за большой письменный стол у окна, выходящего на аллею, по которой недавно прошли Джордан и Лиза, но сперва опустил жалюзи, чтобы солнце не било собеседнику в глаза. В приемной он попросил быстроглазую девчонку-секретаршу ни с кем его не соединять. Та черкнула что-то в календаре и успела метнуть на Джордана зазывный взгляд, прежде чем они скрылись за дверью.

От недавней легковесности Трейвиса Хугана не осталось и следа. Джордан понял, что на этого человека можно положиться и что он не зря занимает свой пост. Сидя против него в этом внушительном кабинете, Джордан утвердился в своем первом впечатлении о ректоре.

Сколько, наверное, молодых ребят сидело в кресле, где сейчас сидит он, ожидая ректорского внушения. Быть может, и Джеральд когда-то со скучающим видом выслушивал проповеди Трейвиса Хугана.

– Вы правы.

– Что, простите?

– Вы спросили себя, бывал ли ваш племянник в этом кабинете. Да, бывал, и не раз.

Хуган воспользовался замешательством Джордана, чтобы снять очки и протереть их салфеткой, пропитанной специальным составом. Джордан тем временем отметил, что глаза у него серые.

– А вот его отец – никогда.

Это было произнесено без укора, просто в порядке констатации, однако нотка боли в голосе все-таки проскользнула.

– Видите ли, мистер Марсалис, – продолжал он, откинувшись на спинку кресла, – среди поступающих к нам студентов лишь единицы действительно хотят учиться. Я хочу сказать, что в основном их присылают сюда родители, чтобы… как бы получше выразиться… сдать на хранение. Иногда между родителями и детьми существует молчаливое согласие. Do ut des.[6]Не мешай мне жить, и я не помешаю жить тебе.

– Джеральд тоже из этой категории?

– Ваш племянник, скорее всего, был душевнобольным, мистер Марсалис. А если не был, то блестяще играл эту роль.

Джордан был вынужден признать, что этот нелестный отзыв полностью соответствует действительности, и мысленно поблагодарил Хугана за то, что тот остался сидеть в кресле, а не взошел на кафедру.

– В Вассар-колледже студентов обучают чисто творческим дисциплинам: изобразительному искусству, режиссуре, писательскому ремеслу. Талант нельзя купить, но можно отсрочить признание его отсутствия. У Джеральда талант был. Мощный талант. И он внушил себе, что его талант должны сопровождать столь же мощные ощущения в жизни. Не знаю, что подтолкнуло его к этой мысли, но для него она стала догмой. А при попустительстве вашего брата… – Он сделал паузу, как будто собираясь с мыслями или что-то припоминая. – Собственно, Джеральд и сам всячески уклонялся от встреч с отцом. По-моему, он его ненавидел. Возможно, этим во многом объясняется его поведение. Он как будто постоянно за что-то мстил отцу. А тот всеми способами пытался скрыть от людей характер сына. Но такой характер разве скроешь…

Джордану вдруг вспомнилось прощание Буррони с сыном.

Бывай, чемпион…

Будь у его племянника отец, который мог так его напутствовать, быть может, Джеральд и не стал бы Джерри Хо. Но эту версию придется сдать в архив, поскольку подтверждения ей уже не найти.

– У Джеральда были здесь друзья?

Хуган пожал плечами.

– Ну, за ним всегда ходили толпами. Он на свой лад был для многих идолом. Но он слишком уж рьяно показывал всем, что ни в ком не нуждается. В том числе и в нас. – Ректор поставил локти на стол и чуть подался к Джордану. – Я следил за его успехами, когда он ушел от нас. Позвольте мне быть с вами откровенным и не сочтите за цинизм. Мне очень жаль, что его постигла такая участь, но меня это не удивило.

Меня тоже, к сожалению.

Этот экскурс в биографию Джеральда он выслушал только ради того, чтобы еще раз удостовериться в правильности оценок ректора. И удостоверившись, решил перейти к истинной цели своего приезда в Покипси.

– Возможно, вы еще не в курсе, мистер Хуган. Вы не слышали сегодняшние новости?

– Нет, я с раннего утра играл в гольф.

– Минувшей ночью в своей нью-йоркской квартире была убита Шандель Стюарт. Она тоже у вас училась. Примерно в одно время с Джеральдом.

Джордан сообщил об этом сухо и бесстрастно, но в душе его теплилась крохотная надежда. Ректора же его известие смутило и расстроило. Он снова начал без особой нужды протирать очки.

– Да-да, я ее отлично помню. Как это случилось?

– Мистер Хуган…

Ректор взмахом руки прервал его:

– Зови меня Трейвис, ладно?

Джордан обрадовался: неофициальную беседу всегда легче выстроить.

– Ладно, Трейвис. То, что я тебе скажу, должно остаться между нами. Пока нам удалось каким-то чудом скрыть подробности, и нам бы не хотелось терять это преимущество. А подробности таковы: убийство Шандели и убийство моего племянника – звенья одной цепи.

– Я могу спросить, что навело вас на эту мысль?

Излагая технику убийств, Джордан все же ощущал смутное беспокойство. Любой уважающий себя Питер Пэн его испытывает.

– Дело в том, что убийца придал их трупам позы персонажей «Мелюзги».

– То есть Чарли Брауна и прочих.

– Ну да. Джеральд сидел у стены, к его уху приклеили уголок одеяла, а Шандель посадили к роялю. Линус и Люси.

Трейвис не попросил разъяснений, значит, ему хорошо известны персонажи этих комиксов.

– И еще дома у Стюарт мы нашли улику, которая дает понять, что следующей жертвой будет Снупи.

Трейвис Хуган, ректор Вассар-колледжа в Покипси, человек, составивший свою жизнь из слов, в этот момент подбирал их с трудом.

– Боже милостивый! Это же безумие!

– Именно так. У тебя нет никаких соображений?

– Абсолютно никаких. И не только по поводу комиксов, но и насчет какой-либо связи Джеральда и Шандели. Мирок у нас тесный, все всё про всех знают, а уж про этих двоих – и подавно. Но я ничего не слышал об отношениях твоего племянника с бедной девочкой.

– Что ты можешь о ней сказать?

– Богата, отвратительный характер. Психика тоже не в порядке. О мертвых плохо не говорят, а хорошего о ней не скажешь.