– Ну и славно. Ах, да, – папин начальник выудил из другого кармана упаковку жвачки «Риглис Спирминт».

«На всех друзей не разделишь, – сразу мелькнуло в голове у Олежки, – придется каждую пластинку ломать на две-три части…»

– Спасибо! – поблагодарил он.

– Лар, старший сын дома? – следом спросил гость.

– Куда там, – нахмурился отец. – У него «первая любовь». Вчера вообще за полночь вернулся.

– Но первая любовь, – сказал Константин Сергеевич и внимательно посмотрел на маму, – это ведь прекрасно!

– Да, в десятом классе, за месяц до экзаменов и получения аттестата!

– Вань, не греши на сына – он у тебя отличный парень.

– Отличный… – пробормотал папа, но младший Белый Лоб заметил, что похвала ему приятна.

Показался очередной кролик, плоский и четырехугольный.

– На, – произнес визитер и протянул подарок Олежке. – Передашь Игорю.

Юный меломан посмотрел на альбом – гэдээровский «Пудис». Что ж, не так и плохо.

– Спасибо.

– А теперь… – и гость улыбнулся загадочно-загадочно.

– Что теперь? – кокетливо переспросила мама, хотя в семье все уже давно знали отгадку – папа не выдержал, проболтался.

– Кубик Рубика!

Ну, тут вздохи, ахи, восклицания, охи, крики.

Далее последовали: копченая колбаса, банка растворимого кофе (мама ахнула) и бутылка азербайджанского коньяку (папа довольно улыбнулся). Вождь ушел к себе и сразу поставил новую пластинку. Читать по-английски под немецкое пение невозможно, поэтому он взял в руки Любавского. Через десять минут появилась мама с тарелкой свинины с гарниром из тушеной кислой капусты. Олег снял наушники и засмеялся.

– Ты что? – удивилась мама.

– У меня сегодня немецкий день получился. Сначала споры о битве под Москвой в Великую Отечественную, затем значок с футбольной командой из Дюссельдорфа, после – рок-группа из ГДР, теперь баварское национальное блюдо. Горчицу принесешь?

– Конечно, – сказала мама. – Ты не обижайся, что мы тебя вместе с собой не усадили, но мне не нравится, когда взрослые выпивают при детях, а потом еще и спорят между собой.

– Да я все понимаю.

– Правда?

– Ага. Подрасти надо.

– Ну, не сердись. Сейчас горчица будет.

Он так и поел – в наушниках перед раскрытой книгой. Готовила мама вку-у-у-сно!

Часа через полтора она вернулась, забрала тарелку и позвала сына на кухню.

«Началось», – подумал Вождь.

– Ни одна из частей исторической науки не является настолько простой, чтобы ее можно было понять и управлять ею без абстракции. Абстракция – это замена рассматриваемого периода некоторой моделью, моделью схожей, но более простой структуры! Таким образом, построение моделей формальных, или идеальных, с одной стороны, и моделей материальных – с другой, по необходимости занимает центральное место в процедуре любого научного исследования! – кричал Константин Сергеевич.

– Построение математических исторических моделей, выяснение познавательных возможностей данного класса моделей, прикладное применение моделей в специальных исторических работах недопустимо! – отвечал папа. – Каждое событие подготавливается стечением долгого ряда обстоятельств, и формализация и количественная оценка согласно принятой заранее модели ведет к забвению одних реальных фактов и выделению других, даже менее значимых, а то и вовсе не имевших место быть!..

Тут он заметил вошедшего и предложил присесть.

– Над чем сейчас работаете, Олег Иванович? – спросил гость, блестя влажными глазками – коньяку в бутылке осталось на донышке.

– Над монетарной политикой Киевской Руси, – с готовностью ответил Вождь.

– У нас студенты, – повернулся начальник к Ивану Александровичу, – и то завоеванием Центральной и Южной Америк испанцами интересуются, или там, не знаю, Столетней войной, а твой сын – монетарной политикой русского государства начала второго тысячелетия. Ну не умница?

– А что подвигло к такой теме? – удивленно спросил отец.

– Да как-то читал Георгия Вернадского, а он высказался в том смысле, что общественный строй того времени правильней интерпретировать не как феодализм, а как торговый капитализм, частично базирующийся на рабстве. Так как по Марксу капитализма раньше феодализма не бывает, я заинтересовался. Читал, читал, вот и до товарно-денежных отношений дошел.

– Ух ты, – всплеснул руками визитер. – Тебе и «Капитал» знаком?

– Мне и ленинская работа «Развитие капитализма в России» знакома. Третий том полного собрания сочинений.

– Ну, тогда по экономике Киевской Руси тебе Довнар-Запольский нужен.

– Не нужен, – оборвал его коллега. – Только лишнюю воду лить… У мальчишки каждый день по минутам расписан. Запомни, Олег: Аристов, Греков и Юшков – все, достаточно. А потом двигайся дальше, сколько душе угодно.

Константин Сергеевич бросил на папу тяжелый взгляд, Вождю показалось, что в нем мелькнула злоба. Мама сидела раскрасневшаяся от коньяку и разговоров, ничего не замечала.

– Ладно, – кивнул гость. – Но что за нонсенс: «торговый капитализм»? Да еще при рабовладении?

– А что за феодализм, – отец сложил руки на груди, – без приоритета сельского хозяйства? А торговали города-государства каждый день! Заметь, города-государства, а не множество феодальных поместий в одном государстве!

– Но это противоречит здравому смыслу!

– Здравому смыслу противоречит попытка подогнать средневековую жизнь под теории, появившиеся спустя тысячу лет!

– Но с этими теориями все согласны!

– Хорошо – скажи тогда, какой строй был у Аттилы – первобытно-общинный или рабовладельческий?

Константин Сергеевич напрягся и вдруг выпалил:

– Переходный!

Папа расхохотался. Олег, боясь, как бы полыхавший между коллегами огонь не перекинулся на него, сославшись на усталость, откланялся, умылся, почистил зубы, нашел в родительской библиотеке Юшкова на украинском, вздохнув, вернул на место. А Грекова он уже давно прочел. «Мы пойдем своим путем», как говорил великий Ульянов-Ленин. Допш при направленном свете от настольной лампы на подушку Олежки – лучшее снотворное и способ достойно завершить день.

Как в комнату проскользнул, быстро разделся и юркнул под одеяло на свою кровать Игорек с распухшими и посиневшими от поцелуев губами, младший брат уже не видел – он крепко спал.

Олег сам, до последней детальки, до петушка-флюгера, до оконного ставца, до резного крылечка выстроил себе такие хоромы о нескольких этажах с переходами во все стороны, что слава о них задолго до окончания строительства по земле покатилась. Со всех стран, знаемых и заморских, стекались посланцы на это диво-дивное глазеть да восхищаться. И вот как вбил он последний медный гвоздик, пришла пора вводить в терем хозяйку. Ну, перво-наперво, кота пустили, тот с шипеньем прыгнул в угол и затих. А затем уж в свежую, истекающую смолой горницу плавно, словно лыбедь сказочный, вошла сама Анфиса Тимофеевна. Величавым, строгим, но довольным взглядом из-под ровного полукруга бровей водит по сторонам, улыбается – угодил супруг, значит. А как ради такой жар-птицы и не расстараться! На ней парча, жемчуга нитями, изумрудные и золотые браслеты, серьги с рубинами, перстни с сапфирами. По плечам струится голубой китайский шелк в серебряных узорах, в руках – беличий коротель с вишневым бархатом. Повернулась, прошлась туда-сюда. Концы красных выступок горят из-под подола, все каменья будто разом при повороте вспыхивают, пышные палевые рукава схвачены у запястий парчовою оторочкой, вышитой мелким жемчугом. Вдруг озорно улыбается – гости еще не вошли, подходит к Белому Лбу, берет его грубую плотницкую ладонь и кладет себе на грудь. Только грудь маленькая и парча с шелком – грубее холста. А в улыбке среди почему-то желтых зубов он замечает справа вверху две дырки.