На кухне было тихо.

Девочка встала, оглянулась. Ей почему-то казалось, что только что она находилась совсем в другом месте. Но позади ничего страшного не было. Лиля пожала плечиками и пошла на кухню.

Войдя, она увидела около раковины прозрачный пакет с грушами. Медово-желтые, освещаемые солнцем, они показались ей необыкновенно аппетитными.

– Ты что, Лиля! – раздался за спиной бабушкин голос. Пожилая женщина осуждающе покачала головой. – Ты же руки не помыла!

Лиля посмотрела на правую руку, в которой держала надкусанную грушу. Ее и в самом деле нельзя было назвать чистой.

– В саду играла, все трогала, – нахмурилась бабушка. – Руки грязные, груша тоже грязная. А ты ее хвать – и в рот! Совсем себя не жалко?

– Почему не жалко? – тихо спросила девочка.

– А потому. На руках, знаешь, сколько микробов? А еще глисты можешь подхватить.

– Глисты?

– Червяки такие. Маленькие-маленькие. Ты их проглотишь, а они потом в животе вырастут и тебя есть будут. Поняла?

Лиля посмотрела на грушу, и ей вдруг живо представилось, как из нее, извиваясь, лезут червячки и заползают к ней в рот. Совсем как пиявки, которых Урфин Джюс глотал.

– Поняла, – прошептала она и положила грушу на стол.

– Нет, – бабушка уперла руки в бока, – не поняла. Не вижу я, что ты как следует поняла. Смотри, я тебе сейчас покажу, что с тобой будет!

Она взяла Лилину грушу и откусила большой кусок. Быстро прожевав, проглотила его и снова впилась зубами в сочный фрукт. И тут девочка увидела, как у бабушки зашевелились щеки. На коже тут и там вспухали бугорки, словно кто-то изнутри тыкал карандашом.

Бабушка наклонилась, открыла рот, и девочка взвизгнула. Внутри копошился целый клубок бледно-розовых червей. Гады свивались кольцами, переплетались друг с другом, кусали губы и язык.

– Смотри дальше, глупая девочка! Вот что бывает с теми, кто ест немытое грязными руками!

Бабушка задрала блузку наверх.

Живот ходил ходуном. Явственно было видно, как под кожей скользят гладкие тела червей. Кажется, с каждой секундой им там становилось все теснее и теснее.

Лиля попятилась.

А потом живот вспух сбоку, под ребрами, и девочка через кожу, ставшую полупрозрачной, увидела, как один червь прогрызает себе путь наружу, а позади, в кровавом месиве, в которое превратились внутренности женщины, копошатся остальные. Еще один укус – и из кровоточащей дыры сквозь лохмотья плоти показалась голова гада. Лиля завизжала.

Острая боль пронзила живот, заставив Лилю скорчиться.

– Господи, что?! – Стас подскочил на кровати, повернулся к жене.

– «Скорую»… – простонала она. – Вызывай скорее…

– Что, уже? Так ведь рано, четыре недели еще…

– Вызывай!.. О боже… Да шевелись же ты, твою мать!

Муж исчез в коридоре, а Лиля, тяжело опершись на локоть, приподнялась, чтобы сесть на кровати. Откинула одеяло и едва подавила крик.

Поперек живота под кожей медленно проползло узкое длинное тело и исчезло где-то справа. Женщина прижала ладонь к телу, но ничего не почувствовала. Провела по животу – Лешик лежал смирно, словно затаившись.

«Он все понимает! – мелькнула в голове мысль. – Господи, только бы успеть! Только бы с ним все в порядке было!»

– Едут. Сказали, минут через десять будут.

Лиля сползла с кровати и начала одеваться.

– Что происходит? Что с тобой? Преждевременные? – Стас взял ее за плечи, заглянул в лицо.

– Ага… преждевременные.

Что толку объяснять? Он все равно так и не поверил…

«Скорая» и в самом деле приехала быстро. Молодой врач, позевывая, едва взглянул на бледную Лилю с огромным животом, кивнул и предложил помочь дойти до машины.

– Я сам, – сказал Стас. Взял в одну руку сумку с вещами, по совету бывалых рожениц с форума собранную заранее, другой мягко обхватил Лилю.

Он хотел ехать с ней и в роддом, но Лиля отказалась. Ей надо было как можно быстрее избавиться от этого далекого и чужого человека, который так и не захотел хотя бы попробовать посмотреть на мир ее глазами.

– Доктор, быстрее, пожалуйста! – взмолилась она, едва закрылись двери. – Спасите моего сына! Иначе его съедят!

Врач вместе с медсестрой вытаращили глаза. И тогда Лиля молча задрала платье.

Живот напоминал кастрюлю, в которой варятся макароны. Под кожей то и дело вспухали продолговатые бугорки, скользили из стороны в сторону и исчезали, чтобы через мгновение появиться в другом месте.

– Господи! – перекрестилась пожилая медсестра. – Господи боже мой, что это?

Врач оказался сообразительней. Не отрывая взгляда от Лилиного живота, он приподнялся, постучал в окошко, отделявшее салон от кабины водителя, и крикнул:

– Саныч! Гони со светомузыкой!

И снова сел, постаравшись оказаться подальше от Лили.

Что было дальше, она почти не запомнила. Живот заполнился болью, в глазах потемнело. В памяти отложилась только дикая тряска – старенькая «Газель» летела во весь опор по ухабам и «лежачим полицейским», через трамвайные пути.

– Что с ней? – услышала она, когда пелена боли, раздиравшей внутренности, немного развеялась. – Что за пожар?

– Да не знаю я! – Голос врача «Скорой» сорвался на фальцет. – Сам смотри!

Ей задрали платье.

– Т-т-вою дивизию!

Боль снова усилилась, и Лиля провалилась в багровую тьму…

Дежурный врач стянул резиновые перчатки, бросил их в корзину и замер, опершись на раковину.

Что за чертовщина произошла сегодня? Когда привезли эту тетку, он готов был поклясться, что ее заживо жрут змеи. Твою мать, да он их собственными глазами видел под кожей!

Надо было кесарить, и кесарить срочно, но Андрей никак не мог решиться. Черт, он хотел жить! На кого эти твари кинулись бы, когда он вскрыл брюшную стенку? То-то и оно…

А потом вбежала молоденькая практикантка Наташка и закричала, что тетка умерла, а змеи исчезли. Андрей, конечно, не поверил. И оказался не прав.

Никаких змей. Ни единой.

Затаились?

Андрей промял живот, но откликнулся только ребенок. И тогда он взялся за скальпель.

Пацана, конечно, спасли – времени-то прошло всего ничего. Но когда Андрей достал плаценту и заглянул внутрь…

– Фарш! – тоненько захихикала Наташка. – Фарш! Фарш! Фарш!

Первое время на нее даже пощечины не действовали.