- Что? - спрашивает Манус.

- Все отлично.

Раздается странный шум. Так стучит дождь по крыше палатки.

- О боже! - Бренди делает шаг назад. - Боже мой!

Манус моргает, бросает на Бренди косой взгляд, опускает голову и смотрит на свои ноги. На его штанах появляется темное пятно. Оно на глазах расползается, до самых колен.

- Класс! - восклицает Бренди. - Он только что пописал в штанишки.

* * *

Вернемся к пластической хирургии. Представим, что счастливый день заживления настал. Длинный кусок кожи, свисающий с нижней части вашего лица на протяжении пары месяцев, готов.

Это не один, а несколько лоскутов на питающей ножке. Пластическому хирургу требуется немало ткани.

Говорят, первое, на что в человеке обращают внимание, это его глаза.

По прошествии двух месяцев заживления куска кожи, оторванного с вашей шеи, вы убедитесь, что это утверждение неверно. На ваши глаза никто больше не обратит ни малейшего внимания, потому что вы превратитесь в нечто, похожее на продукт, выпускаемый фабрикой "Ням-ням".

На мумию, разваливающуюся на части под дождем.

Хирург берет живую, питаемую кровью кожу, отделенную два месяца назад от вашей шеи, и прикладывает ее к вашему лицу. В этом случае перемещаемая с одного участка на другой ткань вообще не отсоединяется от вашего тела.

Кожу расправляют на неровной поверхности лица. А шея покрывается шрамами.

Хирурги надеются, что ткань приживется на новом месте.

Вы тоже надеетесь.

Проходит еще один месяц.

И еще один.

Вы продолжаете лежать в больнице и живете надеждой.

Перенесемся к Манусу, сидящему в своей моче в устланном серебряными изделиями багажнике красной

спортивной машины. Наверное, он вспоминает о тех далеких днях, когда родители объясняли ему, что мочиться следует в горшок.

Я наклоняюсь и ощупываю его карманы, надеясь найти бумажник.

Манус таращится на Бренди. Возможно, думает, что она - это я. Прежняя я, с нормальным лицом.

Бренди теряет к Манусу интерес.

- Он ничего не помнит, - бормочет она. - Считает, я его мамаша. Ладно бы принял меня за сестру, но за мамочку!

Дежа- вю.

Нам нужно где-то остановиться. Манус наверняка уже живет не там, где мы жили с ним вместе. Он будет вынужден пустить нас в свое обиталище, в противном случае я сообщу копам, что он похитил меня и сжег дом Эви. Ему ведь ничего не известно ни о мистере Бокстере, ни о сестрах Рей, ни о том, что я наводила на них винтовку.

Я пишу пальцем в грязи:

мы должны найти его бумажник.

- Но его штаны, - отвечает Бренди, - они мокрые. Манус пристально смотрит на меня, выпрямляет спину и чешет голову об открытую крышку багажника.

О боже! Боже! На него больно смотреть. Но все не так страшно, пока Бренди не усугубляет ситуацию своим возгласом:

- Бедняжка!

Манус не выдерживает. Манус Келли, который вообще не имеет права плакать, начинает хныкать. Я ненавижу все и вся.

Вернемся к пластической хирургии. Перемещенный кусок кожи приживается на новом месте, прирастает к тому, что осталось от вашей челюсти.

Но без челюстной кости вам не обойтись. Без нее мягкая ткань, жизнеспособная и здоровая, может вскоре реабсорбцироваться.

Именно это слово употребляют пластические хирурги.

Реабсорбцироваться.

Перепоглотиться моим лицом. Как будто оно - губка, сделанная из кожи.

Перенесемся к плачущему Манусу и склоненной над ним, нежно теребящей его сексуальные волосы, воркующей Бренди.

В багажнике пара детских туфелек из бронзы, серебряный электротермос, картинка с изображением индейки.

- Знаете… - Манус всхлипывает и проводит тыльной стороной ладони под носом. - Сейчас я под кайфом, поэтому могу сказать вам все, что думаю.

Манус смотрит на склоненную над ним Бренди и на меня, сидящую на корточках у лужи грязи.

- Сначала, - говорит Манус, - родители дарят вам собственную жизнь. Но по прошествии времени пытаются навязать свои жизни.

Для того чтобы сделать вам челюсть, хирургам придется сломать вашу большеберцовую кость, которую питает артерия. Сначала они эту кость обнажат, потом прямо на ноге придадут ей нужную форму.

Это не единственный метод. Хирурги могут сломать и другие ваши кости, например, длинные трубчатые кости ваших рук или ног. Их внутренность наполнена мягкой губчатой массой.

Это слово применяют хирурги. И авторы специальных медицинских книг. Губчатая.

- Моя мама, - говорит Манус, - и ее новый муж - она часто выходит замуж, - они купили эту квартиру во Флориде. В кондоминиуме "Боулинг-Ривер". Люди, не достигшие шестидесяти, не имеют права приобретать в нем собственность. Таков действующий там закон.

Я смотрю на Бренди.

Она все еще играет роль чрезмерно остро реагирующей на разные глупости мамочки - стоит перед Ману-сом на коленях и гладит его по голове.

Я перевожу взгляд туда, где из-за ближайшего к нам утеса можно увидеть окна домов внизу, светящиеся синим телевизионным сиянием. Синий цвет Тиффани. Синий цвет валиума. Все люди сидят в плену.

Сначала моего жениха похищает у меня лучшая подруга. А теперь и брат.

- Я ездил к ним на Рождество в прошлом году, - продолжает рассказывать Манус. - Они любят свой кондоминиум. Моей маме и отчиму по шестьдесят исполнилось недавно, они в "Боулинг-Ривер" считаются юнцами. На меня все их соседи смотрели как на потенциального похитителя автомобилей.

Бренди облизывает губы.

- Согласно стандартам "Боулинг-Ривер", - говорит Манус, - я еще не родился.

Необходимо извлечь из кости это мягкое, пропитанное кровью костное вещество. Губчатую массу. Потом поместить ее и отдельные части кости в пересаженную на ваше лицо кожу.

Конечно, всем этим придется заниматься не вам, а пластическим хирургам. Вы в это время будете крепко спать.

Если куски костной массы приблизятся друг к другу на нужное расстояние, тогда образуется фибропласт.

Это слово тоже из книг.

Фибропласт.

На вышеописанное опять потребуются месяцы.

- Моя мама и ее новый муж, - говорит сидящий в багажнике "фиата спайдера" Манус, - на прошлое Рождество они подарили мне огромную коробку, завернутую в подарочную бумагу. Я надеялся, что в ней какая-нибудь классная стереосистема или телевизор с большущим экраном. Конечно, это могло быть и что-то другое, не менее нужное.

Он придвигается к краю багажника, ставит на землю одну ногу, потом другую, встает и поворачивается лицом к своему "фиату", нагруженному серебром и прочими безделицами.