Именно такой ответ Аттила и предвидел. Что же делать? Если согласиться и позволить римлянам вернуться в Константинополь, не подписав договор, переговоры растянутся до бесконечности, потому что Феодосий, считающий себя мастером политических игр, будет по мере сил мешкать, откладывать, тянуть. Средства у Восточной империи есть; выплата дани, конечно, отразится на ее финансовом положении, но отнюдь не опустошит казначейские сундуки. В интересах самого Аттилы — для поддержания авторитета среди гуннов и осуществления Великого Замысла — убедить римских посланников подписать договор без отсрочек. То есть сейчас. И, значит, он должен преподать им урок, после которого у них не останется сомнений в его решительности, твердости и способности достигать своих целей любой ценой. К этому он тоже был готов.

— Если вам так трудно расстаться с золотом, — сказал он, не скрывая презрения, — то, может быть, для начала передадите беглецов?

— Предать тех, кого мы поклялись защищать? Никогда! — крикнул Плинт. — Это было бы надругательством над римской честью. Мы никогда…

— Успокойтесь, друг мой. — Эпиген положил руку на плечо полководца. — Как ни горько это признать, иного выхода у нас нет. — Он повернулся к Аттиле. — Берите их — они ваши.

По знаку вождя гуннские воины окружили молодых германцев.

— Что дальше, господин? — спросил командир отряда.

— Распните их, — не дрогнув, ответил Аттила.

— Нет! — Плинт снова схватился за меч. Его удержали, хотя полководец и продолжал сопротивляться и кричать.

Несколько гуннов тут же принялись валить деревья и сколачивать кресты, другие начали копать ямы. Несчастных юношей привязали к крестам, руки и ноги прибили деревянными шипами.

В жуткой тишине, нарушаемой только криками жертв и проклятиями Плинта, гунны подняли распятия и поставили в приготовленные ямки. Аттиле стоило немалых усилий сохранять бесстрастное лицо, в груди бушевали жалость и гнев. Гнев — потому что только глупость брата толкнула его на такой шаг. Он убеждал себя, что преподать урок жестокости его заставляет лишь необходимость, что никакие другие меры не убедят римлян принять его требования без задержки. А еще эта демонстрация должна была подтвердить прочность его власти и заставить Бледу отказаться от попыток ослабить ее.

Все получилось так, как он и хотел. Отношение соплеменников изменилось на глазах: они относились к нему с почтением, которым никогда не удостаивали Бледу. В тот же день, на чудесной полянке, под стоны умирающих на крестах германцев, римляне подписали договор.

* * *

А ночью, оставшись один, Аттила плакал — в первый и последний раз в жизни. Как там сказал Ву-Цзы? «Ты будешь сильным правителем, в этом у меня нет сомнений. Но станешь ли добрым мудрецом?» Что ж, он показал, что может быть сильным. Дабы выжить, дабы сохранить надежду на исполнение пророчества, ему пришлось продемонстрировать силу, переступив через жалость, совершив акт показательной жестокости. А станет ли он добрым мудрецом? Возможно, эта роль не для вождя варваров, как бы он ни стремился примерить ее на себя. Он не хотел этого, но чувствовал — железо вошло в его душу.

…Атилла, единственный в мире, объединивший королевства Скифии и Германии.

Иордан. «О происхождении и деяниях гетов. Getica». 551 г.

— Аэций, приветствую тебя, мой старый друг! — воскликнул Аттила. Римский полководец прибыл в лагерь гуннов в сопровождении сына, Карпилиона, коего годы превратили в высокого, прекрасно сложенного юношу. — Рад видеть тебя, Флавий! — в голосе Аттилы звучала искренняя теплота. — И тебя тоже, Карпилион. Вижу, ты сохранил мой подарок.

— Никогда не расстаюсь с ним, господин, — ответил Карпилион, похлопывая по шее прекрасного арабского скакуна. — Назвал его Пегасом — за быстроту и бесстрашие. Помните, господин, как он не испугался медведя?

— Такое разве забудешь? — холодно, вполголоса, произнес Аттила.

— Чем мы заслужили честь видеть вас у себя? — поинтересовался предводитель гуннов, когда он и гости оказались в его личных хоромах в деревянном королевском дворце.

— Я пришел просить тебя об услуге, мой друг, — сказал Аэций. — Очень большой услуге. В прошлом гунны дважды приходили мне на помощь. Выступят ли они на моей стороне в третий, а если понадобится — и в четвертый раз?

— В обоих тех случаях, насколько я помню, мы были щедро вознаграждены, — отвечал Аттила, подливая бузу в стоявшие перед римлянами деревянные чаши. — Так почему бы нам не помочь тебе вновь?

— На сей раз оплаты, возможно, придется ждать долго, — грустно улыбнулся Аэций. — Казна Западной империи почти пуста — а мне еще нужно рассчитаться со стоящими в Галлии войсками. Мы потеряли Британию, Африку и часть Испании, что в разы уменьшило выручку от сбора налогов, а германские племена, обосновавшиеся в Галлии в качестве федератов, от уплаты податей освобождены.

— Но у тебя есть, что предложить в залог, не так ли? — вкрадчиво поинтересовался Аттила, потирая руки — в этот момент он походил на одного из ростовщиков-сирийцев.

— Если только саму Западную империю, — сухо ответил Аэций. — Точнее — то, что от нее осталось. А Карпилион пока побудет здесь в качестве заложника.

— Хорошо, будем считать империю «максимальной гарантией», — засмеялся Аттила. — А Карпилиона мы будем привечать как почетного гостя. Не думаю, что нам нужны столь специфические активы. Заплатишь нам, когда сможешь, Флавий, — добавил он с небрежным великодушием. — Знаю, ты всегда держишь слово. Но скажи, зачем тебе понадобилась наша помощь?

— Галлия — вот моя проблема. Федератам-германцам — франкам и бургундам на востоке, визиготам на западе — разрешено было обосноваться на имперских территориях при том условии, что они пойдут за нас воевать, когда Риму это понадобится. Такой была наша с ними изначальная договоренность. На деле же все вышло иначе — они просто пришли и взяли землю; остановить их мы не могли ввиду собственной слабости. Тем не менее правительству недавно ушедшего из этого мира Гонория удалось сохранить лицо, заключив с ними соглашение, условия которого в целом соблюдались. Они знают, что в ожесточенном бою мою армию победить им никогда не удастся — это-то и является сдерживающим фактором. Но если придется сражаться на нескольких фронтах одновременно, солдат у меня не хватит. К тому же им нужно платить, а наша казна, как я уже говорил, вот-вот опустеет. Но главная моя головная боль — багауды.

— Багауды?

— Разбойники, промышляющие грабежами в Арморике, что на северо-западе Галлии и в некоторых областях Испании. Их ряды пополняются главным образом за счет недовольных своей жизнью крестьян и мелких собственников, которые после уплаты налогов вынуждены влачить нищенское существование, что и толкает их на тропу бандитизма. Зачастую к ним примыкают беглые рабы и дезертиры-солдаты. В Галлии ими руководит некто Тибато — своего рода Спартак наших дней. Они хорошо организованы, имеют собственную курию и квазивоенное правительство. Если галльские багауды поднимут полномасштабное восстание, не уверен, что мне удастся с ними справиться.