Она увидела, как по лицу Маэля медленно потекла кровь, наполняя глазницы как пустые чаши. Из его груди потянулся зелёный вьюн, усыпанный нежными клейкими листочками. За первым стеблем наружу вырвался второй, потом третий. Поначалу они извивались, сворачивались и разворачивались змеиными кольцами, будто не зная, как себя вести. Затем они застыли. Гвиневера видела, как зелёные стебли становились крепче, приобретали упругость, понемногу выпрямлялись, превращаясь в ровные прутья, а Маэль не обращал на них внимания. Он стоял неподвижно, голова продолжала истекать кровью, а кровь ровно, как если бы Маэль лежал на спине, стояла в глазницах, лишь изредка разбегаясь кругами, будто по поверхности большого водоёма. И Гвиневера не могла понять, как такое могло происходить.

— Маэль, милый мой, — позвала она. — Очнись.

Он не реагировал. А прутья, торчавшие из его груди, тем временем твердели, крепли каждую секунду и превращались в древки стрел. Там, где они уходили в тело юноши, стала расплываться кровь на одежде.

— Маэль!

Он покачнулся и рухнул на спину. При ударе о пол он рассыпался на глиняные куски, разлетевшиеся по крыльцу и покатившиеся по ступеням. Откуда-то набежали люди и принялись топтать эти куски, оставляя только пыль на широких досках.

— Ничего не останется от тебя, глупый юнец! — кричали люди, облачённые в монашеские плащи. — Сгинь! Будь проклят!

— Уйдите! Не трогайте! — закричала Гвиневера. — Пусть хоть что-нибудь сохранится! Зачем повергать в прах настоящую жизнь?

Она бросилась туда, где только что лежал Маэль, но, упав на пол, не обнаружила ничего, даже следов пыли. Гвиневера взвыла и сама ужаснулась собственному голосу — настолько страшным и безумным показался он ей. Она перевернулась на спину и принялась рвать волосы на голове, а из чёрной бездны ночного неба на неё посыпались крупные капли дождя. Они тяжело били её по щекам и по губам, но не касались широко распахнутых глаз. Капли обжигали кожу, разрывали её, превращали в лохмотья.

— Ты обманула сама себя! — визгливо хохотнул кто-то ей в самые глаза.

Гвиневера вздрогнула, ощутив на себе отвратительное дыхание невидимого существа. Что-то заставило её вскочить на ноги. Одежда исчезла, истаяла в одно мгновение. Но Гвиневера не испугалась своей внезапной наготы. Откуда-то сбоку, треща и скрипя, появился массивный деревянный крест. Он медленно кренился, угрожая придавить Гвиневеру своей массой. От него пахло опилками, навозом и какими-то ароматическими маслами. По кресту прошмыгивали юркие ящерицы, стреляя длинными языками по невесть откуда налетевшей мошкаре. Гвиневера вскинула руки, готовая принять на себя удар этого тяжеленного креста. Но он не рухнул, а медленно лёг на её ладони, и она ощутила шершавую, плохо оструганную поверхность перекладины. Извернувшись, Гвиневера подставила кресту спину и застыла в этом положении, стараясь не упасть. Ноги её дрожали, голова тряслась.

— Ты обманула сама себя! — опять взвизгнул кто-то. — Теперь неси свой крест!

Она хотела ответить, но язык прилип к нёбу. Стало душно. В глазах потемнело. Она покачнулась и упала лицом вниз…

— Дочь моя, — позвал Мерддин, — тебе нехорошо?

Гвиневера медленно открыла глаза.

— Что со мной?

— Похоже, тебе что-то привиделось.

— Крест… Меня придавил крест…

Мерддин недовольно нахмурился при этих словах.

— Дурман-напиток оказался слишком крепок для тебя, — сказал друид.

Гвиневера огляделась и обнаружила, что прижалась спиной к дверному косяку, опустившись на корточки. Видимо, она уже долго находилась в этом положении, так как ноги её сильно затекли.

— Позволь я отведу тебя в твои покои, — предложил друид. — Пора уже и Артуру возвратиться.

— А где Маэль?

— Ушёл. Довёл тебя до двери в дом и ушёл из крепости. Не знаю, где он сейчас.

— Мерддин… У меня кружится голова… И мне страшно… Я видела что-то ужасное, святой отец… Я боюсь…

* * *

Маэль танцевал в одиночестве возле священной рощи. Со стороны деревенских домов неслись удары бубнов, переливы арф, звон бубенцов, гул голосов. Вокруг костров двигались хороводы. Но теперь всё это казалось далёким и недосягаемым: Маэль окончательно решил покинуть мир Круглого Стола. Это не означало, что он перестал считать себя слугой Человека-Медведя, но он запретил себе отныне приближаться к Артуру, Гвиневере и всем, с кем его прежде связывали узы воинского братства. Самайн подвёл итог прежней жизни и распахнул ворота в новую. Отныне Маэль превращался в воина-одиночку, в человека-тень, в рыщущий дух отчаянья и мести.

— Жители Сида, помогите мне, поддержите меня на выбранном пути! — Маэль остановился и закрыл глаза. Раскинутые крестом руки застыли. — Сегодня я покидаю мир близких мне людей, но как трудно оставаться одному, когда привык чувствовать возле себя плечо друга и брата. Помогите же мне, жители Сида!

С каждой минутой Маэль наполнялся тяжестью леденящего одиночества. Летевшие со стороны города звуки праздника казались юноше прощальным гимном.

— Как мне тяжко быть изгнанником…

— Тебя никто не изгонял… — прошептало из тьмы несколько голосов. — Ты сам ушёл…

Маэль открыл глаза.

— Кто здесь?

— Мы… Ты звал нас… Мы поможем тебе… Ничего не бойся…

— Я не боюсь.

— Ступай смело вперёд. Ты давно выбрал свой путь. Что бы ты ни сделал, ты не изменишь себе.

— Но я уже изменил себе, сойдясь с Гвиневерой.

— Разве любовь бывает преступна? — откликнулся целый хор голосов. — Ты полюбил женщину и тем заслужил уважение Духов, а не порицание. Не каждому удаётся полюбить.

— Но я заставил её обмануть мужа… — Маэль тяжело опустился на колени. — Я чувствую себя виноватым…

— Ты заблуждаешься…

— Я хочу искупить свою вину.

— Ты ни в чём не виноват. Ты лишь растратишь силы зря, пытаясь искупить вину, которой нет.

— Не понимаю вас! Как же так? — Маэль растерянно оглядывался, стараясь высмотреть хоть кого-нибудь. — Я же всем сердцем чувствую тяжесть вины.

— Людям свойственно ошибаться. Путь человеческий труден именно из-за человеческих заблуждений. Настоящий путь лёгок и приятен.

— Жители Сида, подскажите мне!

— Мы уже подсказали.

— Что ждёт меня?

— Смерть. Каждого человека ждёт смерть. Зачем знать что-то другое? Если ты знаешь это, то можешь наслаждаться каждым отпущенным тебе мгновением. В этом и есть глубочайший смысл. Ступай и наслаждайся жизнью.

— Я не умею. Я умею лишь воевать.

— Тогда наслаждайся вкусом горячей схватки…

Над самым его ухом пружинисто зазвенел хомус. Вибрирующие звуки по кругу обежали голову и взмыли в тёмные глубины ночного неба. Чья-то невидимая рука легла на затылок Маэля, и он ощутил хлынувшую в его тело теплоту.