– Мы живем в рыцарски ориентированном мире, – напомнил я. – Меня не поймут, если пошлю войска возвращать лично мне женщину.

– Поймут, – сказал он.

Я подумал, кивнул.

– Вообще-то поймут, но репутация героя будет чуть подмочена.

– Подмочена?

– Такое выражение, – сообщил я. – Репутации гроссграфа, вы правы, нанесен урон не будет, а вот имиджу славного и бесстрашного рыцаря сэра Ричарда… Все-таки рыцарство предпочитает идти за сильным вождем! Который сам с оголенным мечом впереди, яростный и неистовый, пылающий благородным гневом… Потому, увы, это мне.

Он поморщился.

– Не пытайтесь делать вид, что просто вынуждены, а не сами пылаете местью. За милю видно! Какой бы беспечный вид ни принимали. Вы все еще не умеете скрывать чувства, сэр Ричард.

Я вздохнул – отец Дитрих видит насквозь, – сказал уже другим тоном:

– Это тоже да, я ж человек ищщо, а не только государственный деятель! К тому же это личное оскорбление мне. Да не из-за Лоралеи, что вы к ней так неровно дышите? Я имею в виду мое гроссграфство над вверенной мне областью. Если я поставил вне закона казнокрадство, конокрадство, колдовство и неуплату налогов, то так и должно быть!.. А кто ворует или занимается магией – это вызов лично мне, как приличному государю!.. Сейчас вот думаю еще кошек запретить держать в приличных домах.

Он удивился:

– Почему кошек?

– А чтоб спрашивали, – пояснил я. – Все будут недоумевать, начнутся пересуды и споры, а истребление магов, повышение налогов и ограничение властных полномочий лордов отойдет на второй план. Я же политик, должен быть хитрым и коварным! На пользу Отечества, конечно, а как же.

Он хмыкнул, не зная, где говорю всерьез, где потешаюсь сам над собой, развел руками.

– Сын мой, церковь никогда не повелевает, только советует и наставляет на путь праведный. Господь всем дал свободу воли, но пользуйся ею осторожно!.. Сойдешь с дороги – разобьешься о придорожные камни, и даже Господь тебя не спасет, ибо дороги выбираешь сам.

– Спасибо за поддержку, святой отец.

– На здоровье, сын мой.

Он благословил меня довольно сухо, я смотрел в его удаляющуюся сухощавую спину и думал, что отец Дитрих немолод, очень немолод, потому и лучше других понимает и улавливает перепады моего настроения. Я ведь тоже очень стар, во мне все победы, поражения и разочарования всех пролетевших веков, все ошибки, дурости и вся горечь от катастроф великих строек.

В крепости за время моего отсутствия резко прибавилось народу на постройке церкви. Даже досужие челядины, которым бы только языки почесать и погреться на солнце, таскают камни, месят раствор и спешно строят леса, а каменщики укладывают глыбы.

Понятно, руководит всем отец Ульфилла, вокруг него кипит, бурлит, клокочет, а он размахивает руками, призывая во имя Господа строить так, как будто это их последнее здание в жизни, уже только этим искупят все грехи.

Я подошел, раздвигая плечи и показывая всем видом, кто в доме хозяин. Работающие сорвали шапки и начали кланяться. Рыцари обернулись, и кто отдал честь, кто поклонился, только для отца Ульфиллы мое появление, что красная тряпка для быка. Побагровел и спросил высоким голосом:

– И что вы здесь забыли, сэр гроссграф? Мне кажется, это последнее место, куда вы заглядываете!

Работники и рыцари притихли, священник бесстрашно бросает мне вызов, а любая схватка всегда интересна для тех, кто смотрит со стороны.

– Орлы видят издалека, – ответил я. – Высоко сижу, отец Ульфилла, далеко гляжу. И все вижу.

– Все? – воскликнул он. – А что эту Божью церковь уже можно было давно выстроить?

– Даже раньше крепости? – спросил я и перекрестился важно и заметно для всех. – Все-таки Господь возжелал, чтобы сперва крепость. Кто посмеет ослушаться Его воли?

Рыцари и рабочие перекрестились. Отец Ульфилла возопил:

– И потому священный алтарь стоит открытый дождям, ветрам и палящему зною?

– Он каменный, – ответил я раздраженно. – Не растает. А если растает, то на это будет Божья воля.

Он еще больше повысил голос:

– Кто смеет так непочтительно говорить о священном алтаре? Сэр гроссграф, кем бы вы ни были, но преклоните колени у алтаря! Вы сейчас перед лицом Господа нашего!..

Он размашисто перекрестился. Рыцари смотрели на меня с ожиданием, я чувствовал, что надо как-то дать отпор этому быстро набирающему силу попу, но не вешать же, хоть руки и чешутся.

Я примирительно улыбнулся.

– Если Господь хочет, чтобы я встал перед ним на колени, значит, он такого же роста, как и я. Но я не допускаю этой дерзновенной мысли, несмотря на все ваши попытки, святой отец, мне внушить такие ну просто недостойные взгляды.

При последних словах я повысил голос и посмотрел на него грозно, как на еретика. Рыцари тут же оживились, никто не любит преклонять колени, на меня смотрят с надеждой.

Отец Ульфилла взвизгнул в негодовании:

– Это я стараюсь внушить такую мысль?

– Да, – ответил я четко и посмотрел бестрепетно, твердо и прямо, мол, от этого не отступлю. – Для Господа с его высоты мы все на одном уровне, как муравьишки. Он не отличает, кто выше, кто ниже, кто на коленях, кто на коне. Для него равны императоры, простолюдины и даже нищие. Потому колени надлежит преклонять только перед достойными того женщинами, уж они такое заметят, оценят и отблагодарят, а перед Господом склоняем только головы!

Рыцари, не выдержав, заорали ликующе. А новички, что прибыли под мои знамена в поисках добычи и славы, теперь смотрят на меня вообще влюбленно, как на могучего защитника их прав и вольностей.

Ульфилла прокричал, весь красный от гнева:

– Вы… сэр Ричард… не повинуетесь даже Богу?

Я произнес так же громко и четко:

– Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души! Как за Верховным Сюзереном, которому служу верой и правдой по доброй воле свободного человека.

Рыцари выжидающе смотрели то на меня, то на отца Ульфиллу. Тот охнул, перекрестился и посмотрел в диком ужасе, как на воплощение дьявола.

– Ты… отрицаешь… власть Господа над этим миром?

– Я не раб Божий, – возразил я, – а рыцарь Божий! И следую за Господом по своей воле. Это гораздо достойнее, чем быть рабом, которого тащат на веревке. И вообще, отец Ульфилла… вы не на того направляете громы и молнии. Мы на одной стороне баррикады, хоть и на разных концах. У вас что, ведьмы кончились?

Он охнул:

– Мы здесь церковь строим!

– Церковь строю я, – сказал я веско. – А вы, отец Ульфилла, готовьтесь в обратный путь. Мы договорились, что вы поспешите прислать мне грамотных монахов.