Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот только шум вокруг беспокоил меня все больше, постепенно слух начал из общего фона вычленять взволнованные человечьи голоса, и тревога взбодрила меня вернее плети.
Прищурившись и прикрывшись ладонью от слепящего солнца, я приподнялась на локте, пытаясь хотя бы определить, куда нас занесло. Мы втроем лежали на вымощенной желтоватыми булыжниками мостовой, у самого края пруда, из которого, похоже, и вынесла нас волна. Ничего удивительного, что вокруг начала собираться толпа любопытных людей.
Под их тяжелыми неподвижными взглядами хотелось съежиться и исчезнуть. Их гнев, их страх ощущались кожей. «Как посмели вы нарушить размеренную нашу жизнь? Как посмели вторгнуться в покой и порядок?» Они стекались к нам со всех сторон, все плотнее и плотнее обступали, теснили назад, к воде.
Так упорядоченное отвергает хаос.
Но струсить перед ними, да после разговора с хтонической змеей, было бы совсем глупо. С горем пополам встав на ноги, я обратилась к собравшейся толпе, все еще болезненно щурясь:
– Уважаемые! Я хочу встретиться с золотой царицей! Кто-нибудь сможет проводить меня к ней?
На площади установилась такая тишина, что стало слышно, как капли воды с кончиков волос падают и разбиваются о камни. Я постаралась представить нашу троицу со стороны и вздрогнула: да уж, три замызганных оборванца, выброшенные волной из спокойного прудика в центре города, могут вызвать что угодно, кроме доверия.
Но одна девушка все же к нам подошла. Невысокая и бледная, с блеклыми и ломкими соломенными волосами, в светло-желтом сарафане, она напоминала колосок пшеницы, подгнивший после долгих дождей.
– Госпожа, извольте следовать за мной, – едва слышно прошелестела она, – я провожу вас к царице, моей хозяйке.
Я кивнула. Из-за слишком яркого света все еще приходилось щуриться, и я не могла разглядеть ее лицо и понять, что же с ней не так. Девушка-служанка казалась мне неправильной, слишком неживой, словно была превращена в человека из больного цветка.
Она казалась мне несъедобной.
В городе было жарко, но после таких мыслей меня прошиб озноб.
Я покорно шла за девушкой, щурилась ей в затылок, постоянно прикрывая глаза от света. Солнце шпарило немилосердно, но пропитанная соленой водой потяжелевшая одежда приятно липла к телу, охлаждая его. На шаг позади меня шел волк, я ощущала его дыхание и едва заметный запах – пряный, как от хорошо прожаренного мяса. Я даже мечтательно облизнулась, осознав, насколько же я голодна. Сейчас меня устроило бы даже сырое мясо. Даже еще живое, бегающее, из которого так весело вырывать кровоточащие куски плоти…
Мое состояние меня пугало.
Ранка на запястье, кстати, уже затянулась, даже рубца не оставив.
Царица встретила нас в саду.
Я настороженно оглядывалась вокруг, не веря собственным глазам. Кажется, мы попали как раз в то самое дивное царство, не раз описанное в сказках. Из-за ослепительно яркого солнца небо казалось раскаленным добела, солнечные лучи отражались от гладких и блестящих, словно лакированных, яблок, таких огромных, что едва помещались в ладони. Они тянули к земле ветви с крупными, очень жесткими листьями удивительного серебристого цвета, как у тополя.
Я любовалась, затаив дыхание, но все время стараясь забиться в тень. В лесу царила хмурая, затяжная осень, но здесь сияло жаркое лето, яростное и обжигающее. Цветы благоухали так, что от смешения ароматов свербело в носу, их яркая, вызывающая красота бросалась в глаза. По привычке я присматривалась, искала подвох, но не находила.
Золотая царица была прекрасна, особенно, по сравнению с сестрами. Ее лицо дышало свежестью и молодостью, на щеках играл румянец, а волосы, заплетенные в толстые, тугие косы, мягко блестели.
Все это благоденствие настораживало меня еще больше. Чем ярче блестит наживка, тем острее будет крючок.
– Вы можете называть меня Василисой Премудрой, – открыто глядя нам в глаза, сказала царица. Это было первое имя, услышанное мной в Навьем царстве. – Я достаточно сильна, чтобы не скрывать имени. От вас, впрочем, я назваться не требую. Понимаю: скрытые имена – ваша единственная защита.
– Я…эээ… да, спасибо, – пробормотала я, потупившись. Глядеть на Василису было больно – она ослепляла. Даже сидя на лавке с вышиванием в руках, она умудрялась одаривать нас высокомерными взглядами. Лучше смотреть на ее руки. У нее тонкие, очень изящные пальцы, как у арфистки. Золотая игла постоянно ловила солнечные лучи, блестела в белых пальцах огненным росчерком, оставляя на полотне алые цветы.
Я сморгнула навернувшиеся слезы, отвела взгляд. Самым краем глаза я заметила алые пятна на лилейно-белых ладонях царицы. Сначала решила, что это не более чем тень от вышивки, но быстро сообразила: Василиса вышивает нитками, смоченными в собственной крови. Какое же колдовство творит царица, что даже пальцев собственных не жалеет?
– Я Соколица, – прозвище соскользнуло с губ легко, став незаметно мне ближе родного имени. Оно и злило меня, и придавало сил, напоминало о беззлобном смехе Яги, о ее издевке: соколица – да вслед за соколом. – Это мой спутник и защитник, волк. Я пришла просить о помощи.
– Вижу, – степенно кивнула Василиса, глядя на меня с зоологическим интересом. – Яд нежити тебя насквозь пропитал, сама медленно нежитью становишься. Не будь ты живой, я с большим удовольствием проследила бы обращение до конца. Да и пригодилась бы мне послушная безлицая тварь.
Я недовольно фыркнула, скрывая страх. Пожалуй, в цинизме царицы не было ничего удивительного, к тому же, я чувствовала, что она скорее проверяет нас, провоцирует. Сильнее меня удивило, что она разгадала, что мы живые. Неужели после черных вод действие ритуала Яги прекратилось?
Василиса читала мои мысли как открытую книгу:
– Соколица, запомни: я не слабее Яги. И уж увидеть среди нежити живых мне не составляет труда. Нет, я вас не выдам. Да, я вам помогу. Еще вопросы? Если вам больше нечего мне пока сказать, то слуги проводят вас в ваши покои. Тебе, Соколица, лучше избегать солнца, пока превращение в нежить не будет обращено вспять.
Сияющий сад мы покидали в молчании. Высокомерие царицы не задевало – чего еще ждать от могучей колдуньи, способной помериться силой с самой Ягой? Но вот ее речь… резкие, хлесткие фразы били наотмашь, и привычнее их было бы слышать в моем времени – времени стекла и бетона, а не среди деревянных теремов и яблочных садов.
Нам выделили целое крыло – похоже, царица уважала чужое право на личное пространство. Служанки принесли нам чистую одежду и еду и бесшумно удалились. Они не выглядели зашуганными, как в медном или серебряном царстве, и служили царице отнюдь не из страха.
Волк новую одежду проигнорировал, остался в шкурах.
– Сроднился я с ними, – немного застенчиво пояснил он, когда в маленькой общей зале я жадно глотала пирожки с молоком. – Второй кожей стали. Да и без них не смогу волком обернуться.