Гауптман ухмыльнулся.

— Интересно, а все те байстрюки, что четвертый год плодятся по всему Генерал-губернаторству чьи будут? Неужто, самого фюрера?… Га-га-га!

От удачной, хоть и не слишком безопасной шутки, настроение Бользена стремительно улучшилось. Настолько, что дышать стало легче, и гауптман, прежде чем выйти из кабинета, привел форму в порядок. Офицер не имеет права на расхлябанность, если хочет чтобы и подчиненные несли службу исправно.

— Кстати, о байстрюках… — под воздействием французского алкоголя мысли немца приобрели более фривольное направление. — Пора, наверно, Мольтке опять в рейд отправлять. А то с равноапостольных Петра и Павла никаких развлечений… Хоть за ассистентками профессора ухлестывать начинай. И умеет же, сучий сын… — прибавил с неприкрытым восхищением гауптман. — С виду, пентюх пентюхом, на десятки верст вокруг топи да болота, а роттенфюрер каждый раз откуда-то новых девок притащить умудряется… И прехорошеньких к тому же. Не зря поговаривают, что рыжим везет. Носом он их чует, что ли? — и Фредерик шумно вдохнул.

Зря. Собственный нос гауптмана еще помнил запах «Мартеля», и Бользену пришлось сделать грандиозное усилие, чтобы не вернуться в кабинет.

— Господин гауптман, — тот самый упомянутый рыжий роттенфюрер Мольтке, подбежал к командиру и козырнул.

— Что случилось?

— Разрешите доложить. Они только что потащили свой аппарат на подворье.

— Опять?..

— Так точно. Вы приказывали предупреждать, если начнется подготовка к испытаниям. Вот я и…

— Я помню. Свободен…

— Есть.

— Впрочем, постой! — алкоголь уже во всю веселился в крови гауптмана. — Бери своих парней и сходи на охоту. К нам из Берлина инспектор приезжает… В общем, сам понимаешь. Как мы его примем, таким и отзыв будет. Так что не подведи.

Роттенфюрер ухмыльнулся и щелкнул каблуками.

— Не волнуйтесь, господин комендант. «Дичь» будет наилучшая. Господину инспектору понравится.

— Смотри, Питер, — гауптман вспомнил имя роттенфюрера. — Я тебя за язык не тянул.

Яркие, густо усеявшие небо звезды и величаво скользящий между ними рогатый челн месяца, оказывали посильную помощь в освещении узловой станции. Несколько фонарей, разнесенных по периметру с таким расчетом, чтоб от одного столба как раз можно было разглядеть следующий, давали слишком мало света для такой огромной территории. А часовых на станции, несмотря на пути забитые товарными вагонами и цистернами, было выставлено еще меньше, чем фонарей.

Патруль из четверых солдат и одного унтер-офицера обходил посты никуда не торопясь, понимая, что ночь длинная и все успеется.

Из неплотно прикрытых дверей одноэтажного железнодорожного вокзала, больше похожего на грузовой пакгауз, доносился громкий гогот и пиликанье губной гармошки. Судя по припаркованным возле здания двум тентованным грузовикам, полугусеничному бронетранспортеру и тройке мотоциклов, там грелся весь личный состав роты охраны, свободный от несения караульной службы.

Хохот стоял такой громкий, что все часовые, нет-нет, да и поглядывали завистливо в сторону вокзала. Особенно, когда в хор мужских голосов вплетался женский смех и игривое повизгивание.

Игорь Степаныч, глядя на такое форменное безобразие и разгильдяйство, только головою покрутил.

Ничего подобного ни в Белоруссии, ни на Украине немцы себе не позволяли. Даже и сравнивать нечего. Любой полустанок на оккупированной фрицами советской земле охранялся куда надежнее и плотнее. А уж об узловых станциях и говорить не хочется…

Ефрейтор Семеняк вспомнил какой заслон фашисты держали вокруг Бахмача и даже поежился. Штурмовикам с воздуха к железнодорожному узлу и то не всегда удавалось подступиться.

— Такое впечатление, что фрицы или полностью уничтожили здешних партизан, или заключили с ними пакт о ненападении, — пробормотал он себе под нос. — Как говорит Коля, прощения просим, самим жаль, но придется вас разочаровать.

— Вы что-то сказали? — шевельнулась позади Лейла.

— Ничего… — шепотом ответил тот. — Зря ты все же за нами увязалась, дочка. Баловство это.

— И не начинайте, дядька Игорь. Одна с чужими мужчинами я не останусь… — твердо повторила наверное раз десятый за последний день свой единственный аргумент радистка. — Армия — это одно, а партизаны — совсем другое. Вы же сами видели. Никакой дисциплины. От них даже водкой пахнет.

— Ладно, ладно… Не ползти ж тебе обратно. Только сиди здесь и не высовывайся. Поняла?

— Как скажете, дядька Игорь. Вы старший… — о том, что она младший сержант, а Семеняк только ефрейтор, Лейла даже не вспомнила.

— Юзеф, — поманил Степаныч к себе одного из пяти минеров, которых сам же и подготовил для этой диверсии.

— Естем, пане капрале…

— Гляди туда… — Семеняк указал парню на дальний товарняк. — Если дашь круг и зайдешь слева, часовой тебя не увидит. Тлеющий фитиль тоже не заметит. Твоя цель дальше всех, так что действуй по обстановке. Если, вдруг, не дождешься общего сигнала — поджигай ровно через десять минут. Все понял?

— Так ест, пане капрале. Вшистко беньдзе добже.

— Тогда, вперед. Дадим фашистам прикурить…

Семеняк отправил первого подрывника и поманил к себе следующего.

— Войтех, ползи сюда…

Но вместо Войтеха с земли поднялся другой партизан — Анджей Езерский.

Совершенно не прячась, словно на прогулке, он перешагнул через лежащих товарищей и прямиком направился к путям.

— Стой!

— Ей, не глупи!

— Анджей, что ты делаешь?.. Вернись, придурок!

— Хальт!

Ближайший часовой тоже заметил на путях неизвестного мужчину, но пока сильно не встревожился. Даже винтовку с плеча не снял. Видимо, солдату и в голову не пришло, что враг может ходить вот так открыто по охраняемому объекту. Он только еще раз требовательно поднял руку, и не повышая голоса повторил:

— Хальт!

А тот только шаг чуть ускорил. Потом остановился и громко закричал на весь вокзал:

— Kłaniam się wam, dranie, w imieniu mojej narzeczonej! I zapraszam na nasz ślub! Zatańczymy?* (*пол., - Низкий поклон вам, сволочи, от моей невесты! И приглашение на свадьбу! Потанцуем?)

Остальные поляки уже догадались, что сейчас произойдет, но в силу молодости и недостатка опыта решение приняли неверное. Вместо того, чтобы вжаться в землю, все трое бросились к своему товарищу. Наверняка даже не успев подумать: чем именно в такой ситуации они могли ему помочь.

Часовой тоже понял, что этот человек не случайно забрел сюда и стал рвать с плеча ремень винтовки. Но, как водится в таких случаях, оружие упрямо цеплялось за что-то и не торопилось лечь цевьем в руку.