Сергей посмотрел на него с недоверием: вчера? Какая-то операция, бандиты? Нет, ничего не отложилось в памяти. Ничего!

Но какой смысл врачу лгать? Наверное, все именно так и есть, как он говорит?

— Дома знают, где я?

— Позвонили, не переживайте. Вот через несколько дней переведем в отделение, и ваши родные придут навестить. Да вы сами их встретите в коридорчике или на улице, ручаюсь!

«Ручается он, — тоскливо подумал Серов. — Казенные слова, легко слетающие с губ и не обязывающие совершенно ни к чему. Потом я с него не сумею потребовать ответа ни за какие торжественные обещания. А что делать?»

Пригласив после осмотра больного членов консилиума в свой кабинет, Никишин включил электрочайник и угостил бородатого коллегу сигаретой. Обмен мнениями начали, не дожидаясь чая.

— На мой взгляд, картина ясная, — на правах хозяина заявил Валерий Николаевич. — Не повезло парню, да что поделать. Жалко, конечно, когда такие молодые мужчины, но…

После такой преамбулы он пустил в ход свои аргументы, не забыв упомянуть и «кузнечика»-Кулькова, дежурившего ночью в приемном покое: ведь он тоже осмотрел поступившего в госпиталь подполковника и полностью согласился с диагнозом Никишина. Таким образом, сам того не ведая, бедный Кузнечик сослужил ему добрую службу.

— Ярко выраженная атония, — прихлебывая чай и глубоко затягиваясь табачным дымом, уверенно вещал Валерий Николаевич. — Не отмечалось реакции зрачков, не чувствовал холодного и горячего, не смог даже удержать во время завтрака стакан с чаем. Паралич правой руки, пусть частичный, но паралич.

— Скорее у него парез, — не согласилась очкастая дама, так не понравившаяся Серову. — Просто парез и нет никакого паралича! Посмотрите, как он быстро восстанавливается! Могучий организм. Я уверена, все полностью нормализуется, причем очень скоро.

— Я не разделяю вашего оптимизма, — возразил бородач. — А наоборот, склоняюсь к мнению Валерия Николаевича и Кулькова, первыми осмотревших раненого.

— Да поймите, с таким диагнозом мы оставим его на улице, — не выдержала очкастая. — А если у него нет выслуги, на какие шиши жить?

— Получит пенсию по инвалидности, — ободренный поддержкой, Никишин немедленно перешел в атаку. — Что вы предлагаете? Оставить в строю инвалида, больного человека? Он же начальник отдела в уголовном розыске, носит оружие, командует офицерами, ему доверяют судьбы людей. Вы понимаете, что это значит? А если у него на почве мозговой травмы начнутся припадки? А я более чем уверен, что их не удастся избежать! Нет, уважаемая Галина Ивановна, органы не богадельня! А оставлять больного на улице никто не собирается.

— Конечно, конечно, — тут же согласился бородатый доктор. — Кто гонит? Полечим, пройдет медицинскую комиссию…

— Ваш диагноз перечеркивает все, — нервно поправила очки Галина Ивановна, но больше спорить не стала, понимая, что, во-первых, это бесполезно, а во-вторых, себе дороже пререкаться с Никишиным, который, как говорили, имел связи наверху и быстро делал карьеру.

Как знать, пройдет год или два и он запросто может занять кресло начальника госпиталя, и ей тогда уже не работать в этом тихом сытном месте — зарплата регулярная, дежурства раз в несколько месяцев, к трем ты уже свободен и еще можешь покормиться за казенный счет. Некоторые брезгуют больничной кухней, но когда в кошельке не густо, становится не до брезгливости: полковники и генералы тоже эту кашу едят.

Так стоит ли заводиться из-за незнакомого, чужого ей человека и в лице Никишина наживать себе смертельного врага? Ну, положим, Валерий Николаевич несколько ошибается в диагнозе, и что? По ее мнению, травма у этого подполковника не столь тяжелая и он скоро встанет на ноги. И пусть встает! А она подумает о себе и детях, о маме и муже и… согласится с Никишиным.

— Впрочем, если вы настаиваете, — нерешительно проговорила Галина Ивановна, стараясь отступить, сохраняя достоинство. — Вам виднее, поскольку вы принимали пациента ночью. И лечить его тоже вам.

— Вот именно, — сделал полупоклон в ее сторону Валерий Николаевич. — Благодарю вас, коллега, что мы пришли к единому мнению…

Проводив сослуживцев, Никишин блаженно развалился в кресле. Он заслужил отдых после тяжелой ночи! Надо же, сколько событий сразу. Иногда и за месяц не наберется стольких потрясений, как сегодня — одна смерть генерала Муляренко чего стоит! Все, включая самого Георгия Леонтьевича, знали, что это вот-вот может случиться, но как всегда, при всем ожидании случившееся оказалось совершенно неожиданным.

Да, ушел «Дон Джорджи», отлетела его душа, унося в адское пламя или райские кущи множество неразгаданных тайн, за обладание которыми не только историки будущего, но и сотрудники современных спецслужб дали бы очень многое. Однако «Дон Джорджи» ушел и теперь никогда ничего не скажет. Никому! А в последние недели Муляренко находился в строгой изоляции — при желании руководства для отдельных пациентов в реанимации можно создать режим похлеще тюремного.

К тому же свалился на голову подполковник Серов — сколько с ним возни! Сегодня додавили Гальку, а бородатый Игорек свой человек, потом к нему в отделение Сергея Ивановича и спихнем. На этом карьера молодого многообещающего сыщика закончится. Естественно, нужно помочь ему встать на ноги, и пусть себе шагает, только подальше от системы, забравшей у него лучшие годы и здоровье.

Валерий Иванович начал переодеваться. И тут затрезвонил телефон. Догадываясь, кто звонит, Никишин поторопился снять трубку и официально представился:

— Слушаю, майор Никишин.

— Что? — как всегда, не поздоровавшись, коротко бросил начальственный баритон.

— Сегодня ночью скончался Муляренко, — слегка понизил голос Валерий Николаевич.

— Царствие ему Небесное… Один был?

— Да. Скорее всего, умер во сне. Рядом дежурила медсестра на посту, — сразу догадавшись, о чем идет речь, поспешил успокоить врач. — Нормальная девушка, проверенная.

— Ладно. Родным позвонили?

— Конечно, все как положено. Тело сейчас в морге, вскрывать я пока не велел: может быть, родные не захотят?

— Умница, — похвалил баритон. — За это и люблю! Ну а как герой с Петровки?

— Еще не все обследования проведены, — немного замялся Никишин. — Однако он пришел в себя, и обнаружились весьма неприятные вещи. В общем, я буду настаивать на комиссовании из органов с диагнозом «травматическая энцефалопатия». Думаю, так и для него будет лучше. Еще молодой, найдет новую дорогу в жизни.

Майор говорил и боялся остановиться, а еще пуще страшился, что начальственный баритон внезапно прикажет замолчать или на том конце провода просто бросят трубку, и в наушнике зачастят гудки отбоя, ставя точку за точкой на карьере, на отдыхе за границей, на новой шубе для жены, на квартире, на машине, на всей жизни…

— Это серьезно? — перебил его баритон. — Ну, эта твоя… «патия»? Жить-то он с ней будет или нет?