— Не бойся, почитаю… — Андрей вскинул правую руку, чуть тряхнул ею, ощутив, как грузик кистеня занимает привычное место под локтем, и пнул серого пятками.

Заблудиться не давала полузаметенная цепочка следов, оставшаяся после боярыни, навещавшей вчера таинственного колдуна. По ней всадник и помчался широким шагом в глубь уснувшего на зиму болота, погоняя и погоняя скакуна. Если бы не толстый слой снега, в котором вязли тонкие ноги коня, Зверев, наверное, вовсе перешел бы в галоп.

Когда тропка поравнялась с утонувшими в сугробе кустами ежевики, следы внезапно оборвались, словно женщина вместе с мерином провалилась тут сквозь землю. Андрей натянул поводья, закрутился на месте, пытаясь найти разгадку столь странному исчезновению. Тут из-за кустарника выскользнула черная тень, пару раз громко хлопнула крыльями, коснулась березовой ветки — и оказалась черным, как березовый деготь, вороном.

— Привет, Харон крылатый, — кивнул ему Зверев. — Ну, если ты оттуда, то мне, стало быть, туда…

Он натянул левый повод и повернул к кустарнику. Ворон сзади возмущенно закаркал, сорвался с ветки, закружил над головой, но вскоре понял, что изменить ничего не сможет и умчался вперед.

За проходом, что обнаружился средь кустов, оборванная цепочка следов возникла снова. Андрей опять пустил скакуна широким шагом и вскоре выбрался на поросший древними дубами холм. Тропа вывела его аккурат к пещере, из-под потолка которой вился слабый серенький дымок. От входа в стороны тянулось еще несколько тропинок — ухоженных, утоптанных. Площадка перед логовом колдуна тоже была расчищена и старательно утрамбована.

— Вот и прибыли, приятель, — спешился новик, кинул поводья на густой кустарник слева от входа. — Если я не вернусь, можешь считать меня коммунистом. И выбираться, как получится.

Он проверил, как выходит из ножен клинок, и решительно откинул полог пещеры, пробираясь в обитель легендарного чародея. После третьего полога Андрей ступил на ступени лестницы, ведущей вниз, и замер, увидев светящийся в стене камень.

— Он, часом, не радиоактивный, старик?

— Ты чуешь в нем опасность? — Престарелый хозяин, что ворошил угли под вертелом, поднял голову и пожал плечами: — Не ведаю, о чем речь ведешь. Но вреда от марьина камня быть не может. Уж сколько лет под ним живу, ан недомоганий не чувствую. Да и гости мои от света его никогда не хворали.

— А лысеть никому из твоих гостей частых не случалось?

— Да пока боги миловали, — пригладил редкие седые волосики хозяин.

— Сам-то шевелюрой не блещешь.

— Ты доживи до моего, незваный гость — погляжу, что на твоей голове останется. И уцелеет ли она сама.

Андрей еще раз недоверчиво глянул на блекло светящийся валун и решил не отступать. Была бы тут большая доза — ни колдун, ни боярыня по свету наверняка бы не разгуливали. А малую он тоже как-нибудь перетерпит.

— Чего жаришь, старик? — Зверев спустился в глубину колдовского логова. — Уж не крещеных ли младенцев?

— Младенцев гости пока еще в уплату не приносили, — невозмутимо ответил хозяин. — А тебе они как нравятся?

— Живыми и здоровыми.

— Так ведь и мне тоже, грубый, незваный гость. Оттого и чад своих смерды ко мне часто приводят. Ради исцеления.

— Да-да, я знаю, — кивнул Зверев, миновал идолов в конце лестницы и остановился возле очага. — Сам такой. Исцеленный.

— Коли так, то ты странно выражаешь благодарность, отрок. Тебе бы поклониться, слова ласковые молвить. А ты грубости всякие окрест раскидываешь. А ну, соберутся они да на тебя обратно рухнут?

— Благодарность? — У Зверева зачесались руки сцапать старика за бороду и хорошенько дернуть. Так, чтобы лбом об пол грянулся. — Благодарность? Ты хоть понимаешь, чего сделал, старый пень? Ты какого черта меня со своего тела выдернул и в это запихал? Или, думаешь, я не понял, что случилось?!

— Разве ты веришь, что такое возможно, отрок?

— Я? — Новик горько рассмеялся. — После того, как из больничной койки попал в боярскую усадьбу? После того, как своими глазами видел рохлю и вживую рубился с вымершими триста лет назад крестоносцами? После того, как узнал, кто такие баечники, что такое «Пятый крест», почему граница сосен и дубрав по крестовому озеру проходит? После того, как слышал, что боярыня для своего сына у тебя душу новую купила, а тебе самому полторы тысячи лет как минимум? Ты знаешь — верю… — И Андрей вытянул саблю. — Я хочу домой, старик. Верни меня обратно.

— Обратно? Как это, отрок?

— Так же, как притащил сюда. Я хочу домой. К своей матери, к своему отцу, в свой дом!

— Если ты покинешь это тело, отрок, — старик снял с подставок вертел с зарумянившимся цыпленком, отнес к столу, — то плоть сия умрет, сгинет со света белого. А вместе с телом — и семя, что хранится в чреслах его. Прервется славный род боярский. Разве хорошо это, отрок? Ведомо мне, через тридцать лет сгинет Русь Великая, ляжет под копыта коней басурманских, наложницей сарацинской станет навеки. Немногие спасутся, речь и кровь русскую сохранят у брегов моря Ледовитого. Бояре Лисьины, по милости Сварога, средь родов этих окажутся. Нешто можно род их прерывать? Сгинет плоть, сгинет и семя, что она в себе носит — не станет той частички, что от прародителя нашего разошлась. Грех.

— Они все равно все умерли, старик! И новик этот, в теле которого я сижу, и бояре, и друзья, и враги. Нет никого! Четыреста лет уже прошло! Все! Косточки истлели, могилки заросли! Мой мир другой, мой мир — это мир будущего! И я хочу в него вернуться! Я хочу домой!

— А поесть не желаешь? — Разложив на столе несколько ломтей хлеба, колдун сел за стол, развязал мешочек с солью, пополам с перцем, смачно почмокал, предвкушая вкусную трапезу.

— Я хочу домой!

— Зачем тебе это, смертный? — удивленно воззрился на гостя старик. — Ведомо мне, откуда-то из близких мест тебя заклятие вытянуло, не с севера. Кем ты тут был, кем стать мог? Бродягой, побирушкой нищим, родства и веры ие знающим. Мыкался бы вечно голодным, в лохмотьях, от предков доставшихся. Всякий сарацин порол бы тебя для развлечения али резал от скуки на кусочки. А коли довелось бы семью завести, детей родить — так ни часа без страха не провел бы, боясь, как бы не украли детей твоих, в рабство не продали, как бы сарацин знатный дочерей твоих в гарем не забрал, не надругался для потехи пустой, за море не продал бы…

— Что ты несешь, старик? — не понял Андрей. — Какие сарацины? Какие гаремы? Двадцать первый век наступил! Каменные дома, электричество, компьютеры, Интернет.

— Не знаю, о чем молвить, отрок, — покачал головой колдун. — Но будущее ведомо мне достоверно, до самых дальних веков. Заклятием своим, через зеркало Велесово, в будущее не раз я заглядывал. Посему знаю я, что через полвека сгинет Русь моя, не останется о ней ни слова, ни памяти. Оттого и срок жизни я себе такой назначил: полста лет еще, и все. Вместе с Русью и я этот мир покину. Лгать мне про время, что через четыре века наступит, ни к чему. Знаю я его. Без голода у вас там ни дня единого не проходит. Почки еловые кушаете, лебеду да ботву от репы. Про мясо токмо от предков да от женщин продажных слышали. Надеваете, что после мертвых остается али сарацины богатые рабам своим бросят, а те побрезгуют.