И Всеслав услышал как бы со стороны свой глумливый голос:

– Если Элий думает, что я после этого ему поддамся, то он ошибается.

– Элий так не думает.

Всеслав глотнул воды. Невыносимо хотелось бежать к Элию и во всем признаться… Только в чем? В чем он должен признаться? Он ведь и сам о своей тайне ничего не знал. Чувствовал: она мерзостная, постыдная… Но Элий простит. Элий, не зная, простит. В этом Всеслав был уверен.

И поможет…

– Хорошо бы это была вода Леты, дарующая забвение. – Голос Всеслава дрогнул. – Выпил – и все забыл. Лета тоже хотела все забыть.

– Что?.. – переспросил Квинт. И вдруг переменился в лице. – Что ты сказал?

– Хорошо хлебнуть воды из Леты и все забыть.

«Я не была. Я была. Нет меня. Нет у меня желаний. Лета». Эпитафия. Номер был снят до Ид октября. Квинта прошиб холодный пот.

– Какое сегодня число? – спросил дрожащим голосом Квинт.

– Иды.

Квинт выскочил из раздевалки.

– Не опоздать, только бы не опоздать! О боги!

Он забыл и о боях, и о том, что Элий сегодня дерётся с Всеславом. Главное – что сегодня Иды. День, когда Летиция должна все забыть. Она может… Летиция сама заключает в себе поток Леты. Ведь она наполовину гений. Где можно найти установку Z-лучей? Квинт на секунду остановился. Забежал в ближайшую телефонную будку, схватил справочник, перелистнул страницы. Палец его скользнул по номерам и замер. «Центр Гиппократа»…

Квинт выбежал на дорогу, прямо под колёса какому-то авто. Новенькое «нево» затормозило ткнувшись ему бампером в ногу, как осерчавший пёс. Хромая, кинулся Квинт к машине.

– До центра Гиппократа. Быстрее!

– Мне в другую сторону, – запротестовал водитель.

– Держи! – Квинт швырнул ему на колени сотню. – И жми на газ!

Всеслав и Эпикур вышли на арену. Их встретил гул голосов – сегодня трибуны были полны. О гладиаторе Сенеке в Северной Пальмире многие уже были наслышаны. Слышали и о Перегрине. Говорили, будто он римлянин, бывший легионер, сильно покалеченный в боях. На Эпикура никто не обращал внимания.

– Лучше бы Эпикуру быть тертиарием, – сказал Элий ланисте.

– Пусть Сенека немного устанет. Тогда у тебя появится шанс…

– Не так. Наоборот. Я же просил…

– О чем ты просил? Сойтись с Сенекой? Пожалуйста. Ты с ним и дерёшься сегодня. Думаю, это последний твой бой. Уж больно Сенека оказался хорош, я даже и не ожидал. Меч его так и летает. Хотя не так хорош, как бойцы в прежние времена. Эх, уходит искусство настоящего боя, Марк Аврелий. Уходит. То, что показывают Эмпедокл или Сократ, – это не искусство..Это так – махание ветряных мельниц. Сократ иногда может удивить. Если захочет. Но он ленится. А Эпикур… Он наверняка проиграет. Хорошо, если останется жив. Парень-то способный, но ленивый. Ты бы его подучил… А впрочем, теперь уже все равно.

Сенека заметил Элия на трибуне.

– Эй, Марк Аврелий! – крикнул Всеслав весело. – Пощадить Эпикура, как ты считаешь? Пощадить или нет?

– Пощади, – одними губами произнёс Элий, но Всеслав его понял.

– А ты потом убьёшь меня, так ведь…

– Убью, – по-прежнему одними губами ответил Элий.

Всеслав обнажил клинок, махнул раз, другой. Сделал выпад, поразил невидимого противника и отскочил. Эпикур стоял, не двигаясь, видя, что это пока игра.

Во влажном прохладном воздухе амфитеатра от гладиаторских тел поднимался пар. Когда Эпикур проиграет, Элий займёт его место. Рядом ожидал тертиарий Всеслава – Эмпедокл, розовощёкий красавчик с нагловатыми глазами уличного воришки.

Эпикур, не дожидаясь, пока Всеслав встанет в стойку, кинулся в атаку. Сенека удар отбил, но все же недостаточно ловко – острие меча прочертило на левом плече алую полосу. Кровь слабо брызнула. Эпикур отскочил и торжествующе поднял меч. Всеслав растерянно смотрел на карминовые капли на коже. Кажется, Эпикур и сам не ожидал, что сможет достать противника.

– Эпикур плохо дерётся, – сказал Эмпедокл. – И эта кровь не в счёт. Все равно поединок он проиграет.

Элию очень хотелось поспорить. Но он промолчал – спорить было бесполезно. Против Сенеки Эпикуру не сдюжить. Взмах меча Всеслава, запоздалая попытка поставить блок… И вот уже Эпикур на песке, и к нему бегут медики с носилками.

– Не повезло, – вздохнул Платон.

– Причём здесь везение? – жёстко оборвал его Диоген. – Реакция у парня плохая. Мне бы трех-четырех ребят оставить здесь после гладиаторской школы. Э-эх… Вот Сократ закончил школу – так он боец. Не говоря о тебе, Марк Аврелий. А остальные… – Диоген безнадёжно махнул рукой.

Элий побежал вниз, в куникул. Эпикура уже принесли туда на носилках. Медик был спокоен и деловит. Это обнадёживало. Лицо раненого влажно блестело от пота. Дыхание частило. Скорее всего, шок. А вот насколько серьёзна рана…

– Ничего страшного, – буркнул медик. – По сравнению с сумасшествием, царящим на арене.

Раненый повернул голову. Глаза смотрели не на Элия, а как будто сквозь него.

– Убей его, – прошептал Эпикур. – Он зверь. Или он нас всех… Всех… загрызёт…

Она не сразу поняла, что любовь её к Элию умерла. Встреча после долгой разлуки и невозможность свидеться с Постумом буквально свели с ума. Летиция жила как в бреду. Близость Элия утешала. Потом… постепенно… исподволь… она не сразу заметила… появилось нечто… какая-то тень… какой-то мерзкий налёт на всем, что было меж ними. Элий стал её раздражать. Ей больше не хотелось его видеть, она не скучала, когда его не было рядом, не ждала, не прислушивалась, не слыхать ли его шагов, не готовила мелких подарков к его приходу. И место в доме она искала такое, чтобы быть подальше от всех, чтобы быть одной. Да и дома у них не было как такового – гостиницы, чужие загородные виллы, где зачастую не находилось самого необходимого. Она устала считать переезды. И вновь и вновь повторяла фразу Сервилии: «Когда-нибудь он предаст тебя и твоих детей ради блага Рима». Сервилия как будто требовала из своего далека признать её правоту и раскаяться в опрометчивом выборе. Но это была та правота, с которой невозможно было согласиться. Истина, признание которой требует саморазрушения. Такие истины нельзя произносить, а в произнесённые – нельзя верить. От них можно только защищаться. Но защититься Летиция не умела. Да и как защищаться от истины? Летиция назвала эту ловушку «Парадоксом Сервилии». Летиция порой развлекалась, облекая свою жизнь, как жизнь постороннего, в красивые фразы.

Она понимала, что иначе Элий поступить не мог. Но это понимание ничего не меняло. Любовь исчезла. Наверное, она исчезла мгновенно – в тот миг, когда Элий сказал, что должен оставить Постума в лапах Бенита. Но отблеск любви оставался, он ещё долго освещал их жизнь холодным светом умершей звезды. Но время истекло, и свет погас вслед за звездой.