губы. Целует неторопливо, с такой пробирающей нежностью словно боится дышать. Прислушиваюсь... действительно – не дышит. Наверняка тоже вслушивается в моё состояние, и это делает его мужественнее, чем когда-либо раньше. Ничто так не красит мужчину, как бережность.

– Мой храбрый паучонок, – тихий шёпот в губы вызывает улыбку. – Вот ты и стала женщиной... моей женщиной.

Я не отвечаю, говорить нет ни сил, ни необходимости. Мир ложится рядом, поперёк кровати и мы держимся за руки, разглядывая густеющую тень на потолке. Пациент скорее мёртв, чём жив. Хочется спать, но привычка сильнее приятного опустошения. Нужно позвонить, может сегодня мне улыбнётся удача.

– Что-то потеряла?

Приподнявшись на локте, Мир перехватывает мой мечущийся по комнате взгляд.

– Телефон. Никак не могу дозвониться до мамы.

Повисает неловкая тишина. Моего предплечья касаются тёплые пальцы.

– Ты выглядишь растроенной. Давно?

Теперь неловкость практически душит.

– С того дня...

Договаривать не нужно – тень, пробежавшая по его лицу, доказывает, что Мир всё понял с полуфразы. Он протяжно вздыхает, прижимая меня к себе порывисто и крепко.

– Иди ко мне, паучонок. Завтра я её тебе найду, а сегодня просто побудь со мной. Не думай о плохом.

– Правда? – с надеждой смотрю в тёмно-карие глаза, поддёрнутые едва сдерживаемым желанием.

Вместо ответа он накрывает мой рот губами, и я до самого рассвета не чувствую тревог. Только вес мужского тела и жар поцелуев.

Глава 31. Как солнце и небо

Мой первый рассвет в качестве женщины – его женщины, на его покрывалах, в его спальне. Всё так непривычно: от фантомного ощущения инородной наполненности в теле, до щенячьей нежности при виде подоткнутого под спину одеяла. Я потягиваюсь в тёплой постели Арбатова, жмурясь от чувства невозможного, абсолютно сумасшедшего счастья. Самого его в комнате нет. На тумбочке лежит аккуратно сложенная футболка, очевидно оставленная мне вместо забытой в ванной одежды.

Улыбнувшись очередному знаку внимания, стремительно просовываю руки в короткие рукава, доходящие мне едва ли не до локтей. Спускаю ноги на пушистый ковёр, морщась от сухости, стянувшей кожу на коленях. В голове автоматом проскакивает мысль, что где-то в доме должен оставаться мамин увлажняющий крем. Мама... Сердце тут же ускоряется, взволнованное данным Миром обещанием. Утро. Он обещал разобраться утром. Вдруг уже удалось хоть что-нибудь выяснить?

Выбравшись из постели, тихонько заглядываю на кухню.

– Доброе утро...

Мир стоит у окна, зажав в одной руке истлевшую до середины сигарету. Не курит. Просто стоит и смотрит в одну точку. Неподвижный профиль давит смутной тревогой, но с моим появлением по его губам дежурно проскальзывает тень улыбки.

– Доброе утро, паучонок.

– Оно точно доброе? – озадаченно разглядываю упавший на пол столбик пепла.

– Ну, если ты не против начать день за чашечкой кофе в компании неряшливого свина, то – да.

Его недоулыбка окончательно гаснет, вместе с отправившимся в пепельницу окурком.

– Молодого кабанчика, – поправляю, обхватывая руками горячий смуглый торс. Из одежды на Арбатове только неизменные шорты.

– Это почему вдруг кабанчика?

Вопрос практически лишённый интереса. Мыслями он всё ещё не здесь, что быстро стряхивает с меня остатки сна. Практически влёт.

– Один сторож знает, почему, – вжимаюсь лбом ему в подбородок, пахнущий лосьоном после бритья. Хмыкнув, Мир зарывается пальцами мне в волосы... гладит. Тревожно так гладит, будто утешает. Вот вроде бы ласка, а по спине ползёт недобрый холодок. – Мир, хорош пугать. Не молчи... ты что-то узнал?

– Маш, давай сразу договоримся – ничего себе не накручивай, – ага, конечно! Считай, договорились. Перед глазами уже плывёт. – Я сам толком не в курсе. Повезло, что дядя, зная о моём отношении к... в общем, и близко не связал мой интерес с тобой. Кое-что мне всё-таки удалось нарыть.

– Мама не в эко-санатории, да?.. – неверными дрожащими пальцами сбрасываю с себя его руки. – Не нужно меня утешать. Перестань! И жалеть не нужно! Почему все молчат? Почему?! Не нужно было тянуть... Если бы у меня были деньги, я бы давно кого-нибудь наняла... сыщика или...

Горло сдавливают удушливые когти истерики, раздирающей грудь сдавленным всхлипом. На деревянных ногах пячусь вон из комнаты. Подальше от правды, подальше от себя. Ударяюсь бедром о край стола, даже не морщусь. Тело будто чужое. Мир перехватывает меня у двери. И руку, взлетевшую даже не знаю зачем, тоже перехватывает – у самого своего лица. Сжимает так, что кисть печёт. Боль обрушивается мне на голову отрезвляющей лавиной.

– Ша, Маруся! – и уже тише, но по-прежнему ровно добавляет: – Успокойся. У меня есть адрес, и это точно не кладбище. Как только будешь готова, поедем.

– Отпусти, – дёргаюсь, сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. Ноль эмоций. – Отпусти... – умоляюще. – Я в порядке. Тяжёлый месяц... сорвалась... Дай мне пару минут, переоденусь и выйдем.

– Не торопись, никуда твоя мама не исчезнет, – он привлекает меня к себе. Тяжело выдыхает в макушку, с откровенно напрягающей, несвойственной себе нерешительностью. – Маш, я неуверен... в общем, тебе, наверное, лучше знать заранее. Это адрес частной психиатрической клиники.

Внутри всё так резко перестаёт дрожать от натуги, что я захожусь отрывистым лающим смехом. Отступаю, пошатываясь от схлынувшей паники. Арбатов мягко говоря ошарашен. По крайней мере смотрит с такой настороженностью, будто готов в любой момент нахлобучить мне на голову намордник. Балбес. Разве можно так пугать?

– Покажи, – протягиваю руку ладонью кверху, заранее зная, что написано в сообщении с его смартфона. Губы кривятся в горькой усмешке. – Всё это время мама пряталась под самым моим носом. Прикол, да?

– Тебе знакома эта клиника?

– Там работает моя тётя, она психотерапевт. Мама с ней. Всё хорошо... Ей просто понадобился покой, – твёрже, опять срываясь в нервический смех. – Извини. Дурной, просто сумасшедший месяц...

– И таким он стал благодаря мне, – цепкий взгляд на меня и в сторону. Не оправдывается, просто констатирует факт. – Маш, я с детства привык думать, что все вокруг меркантильные суки. Не в упрёк, а как данность. Вернулся домой, тебя увидел... торкнула, чего скрывать. Себе захотел. А фиг там. Димка даром времени не терял, – Мир устало прикрывает ладонью глаза, не скрывая, впрочем, ядовитой усмешки. – Друг что-то говорит, а у меня все мысли гуляют в вырезе его девушки. Которую он мне априори уступать не собирается. Зашибись. Некрасиво вышло. Сдуру много