доступно доходит до читателя Ваше произведение. Легко читается и запоминается, что прочитано. Так разрешите мне Вас поздравить за этот роман. Вас можно назвать вторым Шолоховым…

Катышева Дина, г. Зарайск. 19.10.59».

А вот критика тотчас увидела в романе шолоховский след, и отнюдь не косвенный, а самый что ни на есть прямой.

Не прошло и месяца со дня публикации романа, как в газете «Вечерний Ленинград» от 9 октября появилась статья Ю. А. Андреева с жёсткой критикой художественных недостатков романа, граничащих c плагиатом. «Отмечая идейные и художественные достоинства романа Ф. Абрамова, – говорилось в статье, – нельзя всё же не сказать и о его недостатках. Главный из них – отсутствие в ряде случаев оригинальности. По другим произведениям читателям уже известна ситуация, при которой происходит “падение” хорошего человека, соблазнённого разбитной красоткой. Но ведь о Давыдове и Лушке рассказал Шолохов, зачем же повторять его? Абрамов рассказывает о Лукашине и Варваре? Это уже не творческая учёба у великого мастера, а прямое повторение. Нельзя не отметить, что в речи старого Трофима часто проскальзывают интонации деда Щукаря, а сцена соревнования на пахоте написана в том же ритме и с теми же выражениями, как и соответствующая сцена в “Поднятой целине”. Этого можно и нужно было избежать, направив творческие поиски на изображение того, что увидено впервые, по-своему, как это и происходит с большинством образов и событий романа».

Сотрудник журнала «Новый мир» Борис Закс, прочитав роман ещё в рукописи, прямо заявил Фёдору Абрамову о перепеве романа с произведениями Шолохова, «подражании» определённым шолоховским героям, на что Фёдор Александрович в письме Борису Германовичу касательно образа Варвары Иняхиной отвечал:

«…И, наконец, о Варваре. Скажу откровенно – Ваше отношение к ней меня повергло в уныние. Почему банальна? Кого она Вам напоминает? Немножко Дарью («Тихий Дон». – О. Т.), Лушку («Поднятая целина». – О. Т.). Возможно – хотя она имеет всё же свой характер, свою судьбу. Нет, Варвара не перепев. К тому же она столь распространённый тип в жизни, что всегда будет в каких-то вариантах появляться в литературе, да в моей книге она и не выступает только в роли соблазнительницы – есть у неё и другие грани».

После первой рецензии на роман появились и другие: в той же «Неве», «Смене», «Ленинградской правде». Так, в статье А. Эльяшевича «В тяжёлую годину», опубликованной в газете «Ленинградская правда» от 30 октября 1958 года, в частности, говорилось, что роман «Братья и сёстры» «в целом легко обнаруживает следы могучего влияния писательской палитры М. Шолохова, как известно, в совершенстве владеющего мастерством сюжетосложения». И далее: «От М. Шолохова у Ф. Абрамова и зримая пластичность в изображении человеческих характеров, и любовь к обрисовке тонких душевных переживаний, и умение оттеснить чувства героев лирически проникновенным и взволнованным пейзажем, и внимание к языку и стилю, которое так нечасто встречаешь в творчестве молодых писателей».

О «зеркальности» «Братьев и сестёр» с шолоховской «Поднятой целиной», да и «Тихим Доном» тогда действительно заговорили всерьёз. Замечали такое сходство не только критики, но и читатели. Но так ли это?! Были ли обвинения на этот счёт действительно обоснованны?

Фёдор Абрамов молчал.

Шолохов и Абрамов.

Наверное, за всю историю советской и российской литературы постсоветского периода Фёдор Абрамов был единственным, чьи произведения настолько приблизились к творчеству Михаила Шолохова, что не кем-нибудь, а простыми читателями были поставлены в один ряд с «Тихим Доном», «Поднятой целиной» и даже «Судьбой человека». Конечно, злословная критика сразу же попыталась обвинить Абрамова во всех смертных грехах – в подражании Шолохову, заимствованию сюжетов и речевого оборота, да и ещё много в чём. Но не будем забывать, что и Шолохову на протяжении всей его жизни, да и после кончины, те, кто не желал мириться с великим писательским даром Михаила Александровича, всячески старались вменить плагиат на «Тихий Дон». И в этом непростом эпизоде писательских судеб Шолохов и Абрамов также схожи.

Литературное дарование, как и любой другой талант – это всегда свыше, от Бога. Но путь становления мастерства всегда неразрывен с напряжённой, изнуряющей работой. И какое счастье, когда рядом есть хорошие учителя! Для Фёдора Абрамова таким учителем, в первую голову, был Михаил Шолохов. Он никогда и не отказывался признать влияние Шолохова на своё творчество. Шолохов для него был непревзойдённым мастером слова, по чистоте, силе и мощи которого равных ему не было. Он был одним из тех, кто встал на защиту шолоховского авторства «Тихого Дона». Называя Шолохова феноменом в русской, мировой литературе, гордостью страны и одним из лучших сынов человечества, Абрамов не только заочно учился у мастера, но и шаг за шагом, от ступени к ступени как учёный-филолог постигал его мир, его писательскую «кухню», добившись того, что благодарные читатели поставили «Пряслиных» в одну обойму с творениями Михаила Александровича. Конечно, сам Абрамов к этому не стремился и цели такой не преследовал, следуя лишь золотому правилу писать правду, свидетельствовать глазами очевидца так, как делал это Шолохов.

Спустя годы, в своём выступлении 6 июня 1978 года в Ленинградском доме журналиста, Фёдор Абрамов искренне признается: «Кто читал мою первую вещь “Братья и сёстры”, тем очевидно: влияние Шолохова». На авторском вечере 15 декабря 1980 года, состоявшемся в конференц-зале Библиотеки им. В. И. Ленина в Москве, на вопрос из зала: «Нет ли в ваших произведениях переклички с Шолоховым?» – Абрамов лаконично и очень метко отреагировал ответом: «Это не то, это не перекличка, это связь, если хотите!»

В то же время никогда не заискивающий, не умевший лицемерить Абрамов был крайне суров в критике посредственных произведений не только рядовых писателей, но мог прямо высказаться и в адрес самого Шолохова. После публикации 16 апреля 1954 года в журнале «Огонёк» отрывка из второй части «Поднятой целины» в абрамовском дневнике появились строки:

«Отдельные места неплохие. В целом же отрывок меня разочаровал. Увы! Это не настоящий Шолохов. Даже пейзаж, которым открывается отрывок, не тот. Степь сравнивается с матерью – так, конечно, не сказал бы старый Шолохов. Как и в “Они сражались за Родину” – здесь тоже мелкое комикование…

Вообще вся глава очень дробна, составлена из кусочков… Есть даже повторения.

Не понимаю, что происходит с Шолоховым. Люся уверяет, что это результат отрыва от народа. В этом есть доля правды. Горелов, побывавший в Вёшенской, рассказывал, что дом его огорожен высоким забором (символическая вещь этот забор в жизни писателей) и что в нём тут и там выдавлены сучки: так народ сейчас общается с великим писателем. Через дырку сучка!

Изменился не только стиль, язык Шолохова, изменился он сам. Раньше портрет его изумлял вас своей высокой интеллектуальностью, сейчас на вас смотрит заурядное лицо приказчика с выхоленными усами. Неужели и этот отступился от