лишнего не брать, своего не упускать, распрей не иметь меж собой, приходить на помощь в случае нужды. Это же наказываю и вам.

А к сему сообщаю, что великая княгиня Ольга Бардовна опочила месяца червеня 11 дня в городе Вышгороде. Где и упокоена по её велению.

А к сему сообщаю, что послание ваше получил ещё осенью, да послать ответ было недосуг. Я благословляю брак сына моего Владимира с дочерью норвежского конунга Олафа Трюгвассона. Пусть поженятся, как сговорено, через восемь лет.

Ухожу щит прибить к воротам Царьграда. Или голову сложить посередь поля брани. Третьего не дано.

Руку к сему приложил князь Великого Киева и всех его земель Святослав Игоревич Рюрикович».

Этот пергамент привезли уже в августе — после интересных событий, происшедших на Купальские праздники. Дело было так.

Новгород готовился к самому весёлому, после Коляды и Масленицы, торжеству. Загодя собирали дягиль и перунику — священную траву, зашивали в края полотнища — русальского знамени — и традиционно благословляли Богомила быть во главе дружины русальцев. Он давал клятву: «Да погаснет очаг в моём доме, пусть поганые змеи и ящеры гнёзда в нём совьют, да не примет небо дым моего костра, если я нарушу священный обряд и обижу русалок». Поливали знамя специально заговорённой водой, а мужчинам-русальцам. отпостившимся девять дней, раздавали специальные посохи (тояги) с маленьким дуплом наверху — вкладывали туда ковыль — «вильскую траву». Наши предки называли русалок «вилами», или же «виолами», — представляя их нимфами полей, родников и зелёных рощ, орошающих нивы (орошать — роса — русалка — Рось — Русь), повышающих плодородие, заговаривающих болезни и предсказывающих судьбу.

Начиная русалью неделю, Соловей разливал из священной чары воду с чесноком, угощая членов своей дружины. Те себя украшали венками, прикрепляли к поясу колокольчики и под звуки музыки, развернув русальское знамя, начинали пляску-движение от дома к дому, от улицы к улице. Все подхватывали их песни, начинали вместе с ними плясать в совершенно невероятном ритме — до изнеможения и до полной прострации, падая прямо на мостовую. Богомил с помошником-причтой нёс впереди процессии чучело коня с настоящим конским черепом на шесте. Праздник заканчивался тем, что русальцы, обойдя по кругу весь город, возвращались в исходную точку, где тоягами разбивали глиняный кувшин, брызгая во все стороны душистым отваром — из священных трав.

Следующим этапом были выборы собственно Купалы. Из шести кандидаток — девушек пятнадцати-шестнадцати лет — избирали самую симпатичную. Это и была героиня праздника. Сняв с неё одежду, увивали тело Купалы цветами, ивовыми зелёными ветками и священными травами и несли на руках к берегу реки. Там её обливали («купали») с головы до ног, пели ей любовные песни с неизменным притоптыванием: «то-то!», «туту!» — и водили вкруг неё хороводы. Тут же начинали пить и закусывать, Зажигали необъятных размеров костёр из дубовых сучьев: в центре — столб, изукрашенный колосьями, сверху — пук соломы. Разбивались на пары — девушка и юноша; взявшись за руки, прыгали попарно сквозь огонь, в голом виде купались и разгульно занимались любовью. Девушки снимали с голов венки и пускали их плыть по воде. Завершался праздник следующим образом: старики на горе прятались за чучело из соломы, кругом ставили бороны зубьями вверх — караулили восходящее солнце. С первыми лучами резали быка, мясо его варили и ели совместно. Обсуждали результаты Купальской ночи — девушки и юноши, решившие пожениться, объявляли об этом громогласно. Все их благословляли...

* * *

Первые схватки Несмеяна почувствовала 26 июня, в самый разгар торжеств. Еле разыскали среди танцующих Богомила, привели во дворец. Волхв примерно час приходил в себя, долго вслушивался в биение новой жизни. Произнёс в утешение:

— Успокойся, матушка. Твой сынок здоров и пригож. Пробивается к выходу. Скоро примем...

* * *

А Купальские праздники были также отмечены и другим событием — смертью старосты Плотницкого конца. Вот как получилось.

Накануне торжеств в город заявился Лобан — старший брат Волчьего Хвоста, Угоняев сын. Был он повольником. Молодые ребята из свободных людей, лет по семнадцать-девятнадцать, собирались в небольшие дружины и скакали из города — промышлять по округе, буйствовать и бражничать, обирать плохо вооружённых купцов и сражаться, присоединившись к отрядам варягов, рыскавших по финскому побережью, — в общем, выплеснуть энергию и «повольничать». Новгородские отцы на такие проказы смотрели снисходительно. Пользы было больше, чем неприятностей: парни закалялись в боях, отводили душу и возможность имели перебеситься, не ломая городского уклада; возвращались более взрослыми, умиротворёнными и не без добычи в мешках. Многие мужи в юности прошли «университеты» повольников, отправляя затем детей по уже испытанной тропке.

И Лобан приехал после года отсутствия. Он раздался в плечах и оброс усами, выглядел уже не бычком, но быком — с толстой крепкой шеей и глазами навыкате. Общая черта угоняйского рода — нижняя челюсть, выступающая за верхнюю, — и ему была свойственна в полной мере. От отца узнав о делах, происшедших в городе, — выборах Владимира и Добрыни, унижении перед Киевом и так далее, — сын ответил коротко:

— Да убить их — и дело с концом, лопни мои глаза!

— Это правильно, — сказал Угоняй, — но учти: вече на стороне киевлян. Если вскроется, что убийца — я, мне не быть уж тысяцким, а тем паче потеряю надежду сделаться посадником. Надо всё обдумать как следует. Вон Мизяк по моему наущению водит дружбу с киевским князьком. Раз! — подсунет ему наливное яблочко с ядом — и порядок. А тебе не мешало бы втереться в доверие к дяде-древлянину.

— Мудрёно это, тятя. Я финтить не обучен. Саблю в руку — голова супостата с плеч долой — и всё.

— Хитрость небольшая — саблей-то махать. На рожон не лезь. Дело всё испортишь.

Но Лобан, выпив с повольниками-друзьями мёду и достаточно захмелев, пошёл рыскать по берегу в поисках Добрыни. А посадник между тем шёл вдоль Плотницкого конца, направляясь к Рогатице, чтобы по мосту перейти через Волхов. Давнешний отказ с Верхославы опечалил его, раздосадовал и расстроил; вспомнилась Белянка, встреча с ней тоже на Купалу, первая любовная ночь... Как давно это было! Целых пятнадцать лет назад. И Белянки его любезной нет уже в живых, и Неждане, их несчастной дочери, скоро будет десять, и Владимир, племянник, сговориться с ней успел, что они поженятся! Да, забавно... Ну а где его, Добрынине, счастье? В ком оно? В сыне Несмеяны, который должен родиться? В детях от Юдифи? Или, может