class="p1">— Я вам разрешу искупаться на полчаса, без пригляда от Суламифь. Я справлялся одна, сама. Можете идти из купален. Да?

Челядинки закланялись, поблагодарили и со смехом убежали из помещения. Настя вылезла из воды, обернулась в простынку, села на большую скамью. Ощутила дрожь. «Господи! — сказала она по-гречески еле слышно. — Господи, защити меня от этого человека, сделай так, чтобы он не смог надругаться надо мной, но письмо отдал!» Было тихо. Рыжие дубовые доски пола сделались коричневыми под её следами.

Скрипнула петля. Молодая женщина оглянулась: ей с порога улыбался Лют. Зубы у него были длинные и неровные (знатные бояре заставляли лекарей зубы себе подравнивать металлической мелкой пилкой, но Свенельдов сын боли зубной боялся пуще всего на свете).

— Молодец, Иоанновна, — усмехнулся Мстислав, затворяя дверь, и набросил крючок на петлю. — Сделала, как положено... Я ценю такое повиновение.

— Ты письмо принести? — прохрипела Анастасия.

— Не волнуйся — тут.

— Я хотела видеть.

— Сомневаешься, значит? Думаешь, надую? Да не бойся, отдам, как договорились. — Вытащив пергамент, он засунул рулончик под ворох её одежд, сложенных на лавке. — Ну, видала? Вот. Я своё обещание выполнил. Очередь за тобой, — и, приблизившись, сбросил простыню с её смуглых плеч.

Настя сидела, не шелохнувшись, плотно закрыв глаза. Всё она стерпела покорно: липкие, слюнявые поцелуи Люта, колкость его щетины, грубые и бесцеремонные ласки.

Дёрнули за ручку двери, громко постучали. Раздался голос Суламифи:

— Почему закрыт? Госпожа княгиня, книжку принести.

Лют, надев порты, сбросил крючок с кольца. Увидав Мстислава, старая хазарка отпрянула.

— Ты меня не видела, ясно? — наставительно сказал воевода.

— Понимать, понимать, очень понимать, твоя светлость, — начала кланяться рабыня.

— То-то же! Молчи! — и прелюбодей вышел вон.

Настенька заплакала. Скрючившись, сидела, обернувшись в простынку и лицо уткнув в мокрую материю. Суламифь опустилась перед ней на колени и, тоже глотая слёзы, произнесла:

— Это я виноват... Я не знать, что хотеть заставить... Ты казнить меня, госпожа княгиня!

— Ладно, ладно, — вытерла ладонями щёки бывшая монашка. — Бог тебя простит... Всё уже пройти...

Встав, она подняла одежду, извлекла пергамент и развернула. Он был чист. Лют её обманул. У Анастасии потемнело в глазах, и она, вскрикнув от отчаяния, рухнула без чувств.

Византия, осень 969 года

Для убийства Никифора Иоанн Цимисхий выбрал самых отчаянных: таксиарха Льва Педасима, знаменитых патрикиев Льва Валантия, Фёдора Чёрного, Иоанна Ацифеодороса и стратига Михаила Бурзхия; в планы были посвящены ещё пятеро; день и час пока не определили — ждали сигнала от Василия Нофа.

Положение осложнялось тем, что Никифор неожиданно стал готовиться к войне с наступавшей русской армией. Вести из Болгарии поступали скорбные: Святослав разгромил войска евнуха Петра, взял Преславу, захватил малолетнего царя Бориса, но короны его не лишил, а назначил регентом при нём воеводу Свенельда; сам пошёл на юг, оккупировал Пловдив, Фракию, далее — восточную часть Болгарии, пересёк границу Македонии и вошёл в ближайший к столице Византии крупный город Аркадиополь. Лишь начавшиеся дожди и осенняя грязь на дорогах защитили Константинополь от неотвратимого штурма. Если судить по сведениям, полученным от лазутчиков, Святослав решил перезимовать на уже достигнутых рубежах и возобновить кампанию сразу же по весне. У Никифора оказалось в запасе несколько зимних месяцев. Он послал письмо своему наместнику в Малой Азии, тоже армянину, видному военачальнику, стратилату Варде Склеру. Василевс просил его посетить Константинополь для секретного разговора. Склер явился в Вуколеон на исходе осени.

Был он красив и мощен, высок. Чёрная короткая борода начиналась едва не у самых глаз. Плечи и торс казались высеченными из камня. Шуток не понимал. По сравнению с ним Никифор Фока (и тем более евнух Василий) выглядели пигмеями.

Василевс устроил аудиенцию в Хризотриклинии — тронном зале Священных палат Вуколеона. Он сидел в золотом облачении — постаревший, угрюмый, с синими кругами у глаз и почти что полностью седой бородой. Справа от трона и в значительно более скромном кресле находился Ноф — с неизменным своим котом Игруном на коленях. Чёрный кот шевелил хвостом, и глаза его, словно изумруды, вспыхивали зелёными искрами.

После традиционных приветствий византийский повелитель проговорил:

— Как дела в Палестине, Варда?

— Всё по-прежнему, ваше величество, — отвечал гигант, стоя перед ними. — Сарацины угомонились — судя по всему, копят силы.

— Сколько человек в общей сложности под твоим началом?

— Тридцать девять тысяч.

— Это слишком много. На зиму оставим ровно половину. А весной я пойду в поход с отдохнувшим резервом. Если жив останусь, конечно... — Василевс посмотрел на евнуха: тот не поднимал глаз от спины кота, по которой гладил узловатыми, загнутыми от ладони пальцами.

— Вы болеете, ваше величество? — с прямотой военного удивился Склер.

— Дело не в болезнях, — проворчал Никифор. — Ехал я недавно с процессией по улице, и какой-то монах, бросившись под самые копыта моего коня, сунул мне записку и скрылся. Я потом велел разыскать его, но напрасно — как сквозь землю провалился, мерзавец.

— Что же было в записке, ваше величество?

— Очень любопытное сообщение... Процитирую тебе наизусть: «Василевс, хоть я и ничтожный червь, но, по Промыслу Всевышнего, мне открылось, что умрёшь ты в течение третьего месяца, наступить имеющего после грядущего сентября». Значит, в декабре, через тридцать дней.

Евнух рассмеялся — высоко и скрипуче:

— Не могу успокоить его величество и подвигнуть не тревожиться из-за всяких бредней. Стены Вуколеона крепки. Кто отважится посягнуть на священную жизнь василевса? Как считаешь, Склер?

Стратилат сказал неожиданно:

— Да хотя бы ты, первый наш министр.

Жёлтая рука паракимомена перестала водить по шерсти.

— Ты в своём уме, Варда? — произнёс Василий.

— Думаю, что да. Если будет заговор, во главе него станешь ты. В сущности, зарезать Никифора не намного труднее, нежели отравить Романа II, это знают все.

Евнух так внезапно вскочил, что Игрун плюхнулся на мраморный пол.

— Врёшь! — воскликнул убогий. — Доказательств нет! Император умер от загадочной лихорадки, привезённой им из похода в Азию!

— Странная болезнь, — усмехнулся Варда, — поразившая только императора, лишь его одного, больше никого — ни тогда, ни теперь!

— Ты поплатишься, Склер! — пригрозил председатель сената. — Лучше извинись. Месть моя будет зла.

— Хватит, Василий! — сморщился Никифор. — Ты мне действуешь на нервы. Сядь и замолчи. Я