– Сердечно рад случайной встрече.

– Вот как? А мне показалось, господин Чех, что ваш мальчонка весь день за мной бегал, – ответил Ванзаров. – Отпустили бы поужинать человека. У него же филерской выучки нет.

Воровской старшина оценил изящество обращения полицейского.

– Приятно иметь дело с таким умным человеком, – сказал он с поклоном. – В нашу последнюю встречу нас грубо прервали…

– Пустяки, всякое бывает. Городовые обознались. Приняли меня, за кого бы вы думали? За самого Чижа. Нет, ну надо же! А ведь мы со знатным вором даже в темноте не похожи.

Чех согласился, что это непростительная ошибка: Чижа всякий знает, как его можно спутать с чиновником сыска?!

– От себя же хочу добавить со всей открытостью… – продолжил Чех, аккуратно подбирая слова и присматривая за реакцией полицейского, – …что к этому неприятнейшему инциденту ни я, ни мои люди, ни мир наш отношения не имеем. Говорю это исключительно в целях того, чтобы сохранить ваше дружеское расположение.

– Я это знаю, – ответил Ванзаров. – Никакого смысла буснуть[7]меня для вас нет.

– Благодарю за понимание… Не сочтите за дерзость, но как бы нам окончить нашу беседу, столь важную для меня? Не угодно ли отужинать в трактире? Все обставим исключительно приватно…

Ужинать с воровским старшиной чиновник полиции мог отправиться только по приказу директора Департамента полиции или в исключительном случае. Ничего похожего пока не наблюдалось.

– Думаю, такой ужин удовольствия вам не доставит, – ответил Ванзаров. – А беседу нашу можно закончить хоть здесь. Чем не место?

Проявив понимание, Чех не стал возражать и уговаривать. Сходиться близко с борзым[8]– чего доброго, мир косо посмотрит. Лучше соблюдать дистанцию.

– Так что полагаете о дельце нашем? – спросил он.

– Я полагаю, вам хочется, чтобы я указал, кто у вас тут завел подпольный ростовщический промысел? Чтобы взять под себя или наказать примерно.

– Это уж как водится, – согласился Чех.

– И вы просите об этом меня, чиновника сыскной полиции…

Чех насторожился, как опытный зверь, почуявший неладное.

– Я полагал, у нас есть понимание в этом вопросе…

– Понимания с ворами у меня нет и быть не может, – отрезал Ванзаров. – Хотя в сыскной полиции на этот счет ходят разные мнения. Только мне до них дела нет.

– Жаль, коли так… – сказал Чех, подаваясь назад.

– Но в сложившихся обстоятельствах приходится пользоваться римской поговоркой: враг моего врага – мой союзник… Только не понимайте буквально.

Такой поворот Чеху понравился. Он выразил готовность разумно договориться.

– Делаю вам предложение, – сказал Ванзаров, чтобы опередить и не позволить вору сделать то же самое. – Проблему, доставляющую вам столько хлопот, берусь решить.

– Отца[9]сдадите? – обрадовался Чех.

– Я сказал: решу, а не сдам. Могу обещать, что скоро этот конкурент вам мешать не станет. Конкретного человека вы не узнаете. Даже если весь мир будет ходить за мной хвостом. Устраивает?

Требовалось быстро сообразить: не обманет ли борзой, не блеф ли это? Вроде про него самый положительный слух идет: справедливый и на лапу не берет. Прикинув риск, Чех счел его допустимым.

– Какова плата? – спросил он, понимая, что просто так ничего в этом мире не делается.

– Плата вперед, – ответил Ванзаров, наблюдая, как вор пытается понять: это предложение взятки или оборот речи. Все-таки Чех склонился к простому решению и полез за портмоне, выпиравшему из кармана сюртука.

– Извольте, я готов…

– Жаль, господин Чех, что вы так мелко меня цените…

Поняв, что его поймали, Чех и не думал обижаться. Наоборот – заулыбался.

– У каждого своя цена имеется. Вы назовите, может, и осилим как-нибудь…

– Цена моя будет такова… – сказал Ванзаров и нарочно взял паузу, чтобы вор помучился в сомнениях. – Называете мне господ, которые вывернулись из вашего капкана.

– И что еще? – спросил Чех, не веря, что аппетит полицейского на этом успокоится.

– Расскажите, на чем их поймали.

– И это все?

Ванзаров подтвердил: такова его цена.

Цена была столь странной, что Чех вот так сразу не мог согласиться. Он твердо знал: если вор продает дешево, значит, товар опасный, «горячий», брать не следует. Но торговался с ним не вор, а человек, у которого совсем другие понятия. Зачем Ванзарову сдались эти ламдоны[10], Чех понять не мог. Нюхом вора он понимал, что его обводят вокруг пальца, что его самого обманывают, как подвыпившего купчика, что это ловушка, в которую честному вору соваться не следует. Но искушение было слишком велико. И Чех согласился. Они заключили сделку на слово, не пожав рук. Все-таки для обоих это было решительно недопустимо.

– Изволите в алфавитном порядке? – спросил Чех.

– В порядке розыгрыша, – ответил Ванзаров, прекрасно зная, что каждую жертву аферы долго и тщательно изучают, прежде чем поймать и начать сдирать с нее куш.

Заглядывать в записную книжку Чеху не потребовалось. Свои дела он предпочитал держать в голове.

– В конце марта ротмистр Еговицын…

– Поймали на картежном проигрыше?

– Само собой… Далее чиновник Марков из Дворцового управления…

– Любитель слишком уж молоденьких барышень?

Чех выразил восхищение такой проницательностью.

– В конце апреля учитель Таккеля из гимназии…

– Нет версий, – признался Ванзаров.

Чех не без приятности пояснил, что господин учитель обожает доставлять боль, получая от этого эротическое наслаждение, и так в этом переусердствовал, что его жена вынуждена была спасаться от побоев и пыток у родственников. Если об этом узнают в гимназии, он немедленно лишится места.

– А с виду милейший человек, – заметил Ванзаров. – Никогда не скажешь, что в нем бурлят страсти маркиза де Сада.

– Какого сада? – переспросил Чех, думая, что ослышался.

– Неважно. Хуже, что логике такие обстоятельства не заметны… Ведь я подумал: что за странность – ладонь содрана, а вид далеко не спортивный. Занесем в копилку опытных знаний… Это все?

Воровской старшина признал, что возможности его не безграничны.