Возвращение к героину – только вопрос времени, и Гейб это сознавал.

Тюремному врачу нравился Гейб. Почувствовав, как слабеет решимость пациента, он нашел для него работу: составлять каталог книг тюремной библиотеки.

– Это одно из лучших мест в нашей дыре. Там работают спокойные, порядочные парни. Никаких тяжелых случаев. Будешь зарабатывать деньги и научишься хоть чему-нибудь.

Гейб с благодарностью принял предложение. Доктор, должно быть, пустил в ход свои связи, чтобы раздобыть ему такую выгодную должность. Но оказалось, что работа эта монотонная, тоскливая и унылая. От него требовалось расставлять книги в алфавитном порядке по фамилиям авторов, названиям и тематике.

– В этом-то и беда с вами, проклятыми шотландцами. Никакого воображения!

Гейб повернулся. Позади него за пластиковым рабочим столом, заваленным книгами по юриспруденции, сидел маленький человечек средних лет, с огромной лысиной и густыми черными усиками а-ля Чарли Чаплин, придававшими ему вид человека девятнадцатого столетия: некто вроде певца из мюзик-холла или циркового иллюзиониста Викторианской эпохи.

– Прошу прощения, вы это мне?

– Да, малыш, именно тебе, – подтвердил незнакомец, с уморительно сильным акцентом кокни. Настоящий Майкл Кейн[23]!

– Каждый день ты приходишь сюда и хоть бы раз прочитал строчку! Все равно что наблюдать, как парень из кондитерской лавки загружает полки товаром и ни разу не запустит руку в банку с конфетами!

– Читатель из меня никакой.

– Садись, парень. Давай придвигай стул.

Гейб опасливо огляделся. Оба библиотекаря прилипли к компьютерам. Ему запрещалось бросать работу и тем более болтать с посетителями. И вообще в библиотеке никто не разговаривает. Так что следует поторопиться.

– Маршалл Грешем, – представился лысый, протягивая Гейбу руку.

– Гейб Макгрегор.

– Позволь задать тебе вопрос, Гейб Макгрегор. Ты часто видишь меня здесь? Почти каждый день?

Гейб молча кивнул.

– Никогда не интересовался, что я тут делаю, со всеми этими скучными томами?

– В общем, нет, – признался Гейб.

Серые глаза Гейба встретились с голубыми. У Маршалла были изумительные глаза, сверкавшие, как отражающиеся от морской воды солнечные лучи. Их обладатель почему-то немедленно вызывал желание исповедаться.

– Я скажу тебе, – продолжал Маршалл. – Работаю над своей апелляцией. Видишь ли, Гейб Макгрегор, я весьма невысокого мнения о профессии юриста в целом и о своем защитнике в частности. Как-то мне пришло в голову, что пока я гнию здесь целых десять лет, мой чертов адвокат каждый день возвращается домой, к стейку, пудингу из почек и теплой постельке, в которой лежит его женушка. Спрашивается, у кого из нас больше стремления вырваться из тюрьмы?

Гейб рассмеялся.

– Да, но стремление – это еще не все, не так ли, мистер Грешем? Ваш адвокат – профессионал. Он знает, как работает система подачи апелляций. А вот вы не знаете.

– Не знал. – Маршалл Грешем жестом обвел книги. – Зато теперь, черт возьми, знаю. Скажи, Гейб Макгрегор, как твой адвокат работает над апелляцией? Надеюсь, он уже связался с тобой?

Майкл Уилмонт. Гейб почти забыл о его существовании. Он был так занят своей наркозависимостью и ежедневной борьбой с ней, что все остальное потеряло смысл… на какой-то неопределенный срок. Возможно, навсегда.

Маршалл вскинул густые черные брови.

– Бьюсь об заклад, его жена готовит отвратительный стейк и пудинг с почками.

Первое, что сделал Гейб, – отказался от услуг Майкла Уилмонта. Второе – смирил гордыню и написал всем, кто мог бы помочь ему найти денег на оплату нового адвоката. Он сочинил немногословное письмо, заверенное тюремным доктором. В нем говорилось, что он отказался от героина и хочет начать новую жизнь. С письмом ему помог Маршалл.

– Плевать на дислексию. Просто придется работать больше остальных людей, вот и все.

Гейб попытался связаться со всеми знакомыми, разумеется, не преступниками и не наркоманами. Правда, ничего хорошего от этого не ожидал.

Но был потрясен, когда Тереза, последняя «подружка», та, которая вышвырнула его, когда он стал воровать у нее деньги, прислала тысячу фунтов.

«Ты можешь стать, кем только захочешь, Гейбриел. Мечтаю гордиться тобой», – значилось в приложенной записочке.

Получив чек, Гейб даже заплакал.

Но это было не все. Последовали новые переводы. Большие суммы – от женщин, за счет которых он жил, – и жалкая мелочь от старых друзей в Шотландии, отчего глаза Гейба вновь повлажнели. У этих людей нет средств. Им не по карману дорогие адвокаты, но они пытаются помочь чем могут!

Его мать, Анна Макгрегор, ничего не слышавшая о сыне почти два года, прислала пятьдесят фунтов, засунутых в карточку, на которой было написано всего три слова: «Я тебя люблю». И никакого упоминания о том, что сын в тюрьме. Ни слова упрека.

«Я тоже люблю тебя, ма. И когда-нибудь сумею отблагодарить за веру в меня».

День за днем, по мере того как деньги ручейком текли к нему, а тяга к наркотикам все уменьшалась (теперь он почти не употреблял метадон), природный оптимизм Гейба и вера в человечность постепенно оживали. Клер, его первая лондонская любовница, была адвокатом. Она и сказала, что у нее есть знакомый адвокат по уголовным делам, Ангус Фрейзер.

– Он мне кое-чем обязан. Посмотрим, удастся ли мне договориться с ним насчет тебя.

Даже Маршалл Грешем был впечатлен такими успехами:

– Вот что я скажу тебе, парень: либо у тебя самая большая в Шотландии палица, либо ты очаровательный маленький ублюдок. Ты надул всех этих птичек, а они из трусиков вон лезут, чтобы помочь тебе выйти на свободу.

Клер не совсем точно охарактеризовала Ангуса Фрейзера. Он был не просто блестящим адвокатом.

Он был по крайней мере в пять раз лучше.

Выпускник Итона, красавец с орлиным носом и величественной осанкой, Ангус Фрейзер мог «играть» судьями точно так же, как Гейб – женщинами. Когда Фрейзер закончил свою речь, судья апелляционного суда вдруг подумал: а может, Гейбу вообще не место в тюрьме? Что это Как-его-там… владелец дома, чей череп был проломлен, должен сидеть за нападение на бедного мальчишку? В конце концов, это он нагло разрушил жизнь умного, талантливого, многообещающего молодого человека! Молодого человека, чьи шикарные приятельницы толпились на галерее для публики, словно старлетки на голливудском кастинге.

Срок приговора был снижен до десяти лет – низший предел по этой статье.

– Вы уже отсидели четыре года, – напомнил Фрейзер. – При хорошем поведении – еще три года, и окажетесь на свободе.