Уж на что у Артура был норовистый характер, и то мальчик замер при виде гостьи. Его отношение только еще раз подтвердило мысли Гийома. Роза с улыбкой протянула Артуру руки, и тот радостно пожал их, как будто знал ее всю жизнь, так естественна была его реакция.

– Для всех в этом доме я – тетя Роза. Надеюсь, буду ею и для вас, Артур Тремэн, и от всей души в самом скором времени жду вас в гости в Варанвиль.

И тут Роза добавила фразу, услышав которую, Тремэн решил, что потолок сейчас обрушится на их головы:

– Вы совершенно невероятным образом похожи на вашего отца...

О Небо, Артур продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. Он только ответил с хитрецой:

– Я впервые радуюсь при упоминании этого моего недостатка, благодаря ему я, возможно, заслужу вашу дружбу, мадам.

– Прекрасно сказано! – засмеялась Роза. – Складывается впечатление, что ваш сын гораздо очаровательнее вас, друг мой... Александр, Виктория, Амелия, подойдите! Знакомьтесь!

Пока дети здоровались и знакомились, Гийом вспомнил наконец, что он хозяин, и поторопился стряхнуть восторг и очарование, охватившие его при виде Розы. Он вдруг сообразил, что среди гостей кого-то недостает.

– А что вы сделали с мадам де Шантелу? – спросил он. – Вы ее случайно не потеряли?

– Ну что вы, конечно, нет. Она приносит свои извинения, Гийом, ее бросает в жар...

– Опять? Я считал, что революционный вихрь смел с лица земли ее маленькие несчастья. Во всяком случае, раньше она никогда не пропускала праздники.

– Ну как же раздражает порой ваша логика, друг мой! – проворчала Роза, чуть понизив голос. – Вы вынуждаете меня поведать вам, что на сей раз жар вызван несварением желудка. Сегодня после полуночной мессы у нас был скромный рождественский ужин. Конечно, ничего похожего на былые рождественские трапезы, но все же Мари Гоэль приготовила нам «тергуль»[10]с консервированными грушами и сметаной, и тетушка слегка переела. Вот вам результат: она нездорова, да к тому же в ярости, поскольку обожает стряпню вашей Клеманс. Может, про Клеманс тетушка сказала излишне громко и Мари все слышала? Впрочем, я не уверена...

– Вы приписываете ей чересчур черные намерения, – запротестовал Гийом и рассмеялся. – Чтобы вас наказать, я дам вам с собой две-три бутылки шампанского для нашей пожилой дамы. Ничто так не помогает излечиться от несварения.

В этот момент двое слуг под бдительным оком Потантена внесли хрустальные фужеры с пенящимся шампанским. Потантен специально нанял их в Монтебуре, там снова, как в былые времена, стихийно образовалась некая ярмарка слуг; только они собирались теперь не под статуей святого Иакова – ее отныне просто не существовало, – а возле ворот аббатства Звезды. Все возвращалось на круги своя.

Оба вновь нанятые слуги были родом из Сент-Мер-Эглиз, откликались на имена Кола и Валентин, были между собой в каком-то дальнем родстве, одному – двадцать, другому – семнадцать, и до сего дня не имели ни малейшего представления, что значит служить в большом замке. До сих пор они нанимались только пастухами, но выглядели неплохо и имели вроде бы легкий, уживчивый характер. И, как сказал мажордом, горели желанием проявить себя на новом месте. Потантен поклялся, что из юношей со временем выйдут образцовые слуги. Он одел их в зеленые с белым ливреи, что очень гармонировало с их свежим цветом лица. Понравилось Потантену и то, с каким усердием юноши слушали его наставления. Снискали они и симпатию мадам Белек, хотя было это совсем непросто: она все еще сожалела, что ее племянник Виктор, как и его напарник Огюст, бросил Тринадцать Ветров ради военной карьеры в рядах республиканской армии.

Искусная повариха встречала это Рождество в прекрасном расположении духа. Она чувствовала истинное вдохновение, готовя первый настоящий рождественский обед после смерти Агнес, к тому же у нее к Рождеству расцвела целая «плантация» гиацинтов.

Жители Нормандии известны очаровательной традицией: осенью хозяйки высаживают луковицы гиацинтов в фаянсовые горшки, специально производимые на фабриках в Руане, так что к Рождеству как раз распускаются цветы.

Конечно, во времена революционной смуты этот очаровательный обычай был слегка подзабыт. В первую очередь думали о том, как выжить, забот хватало и помимо цветов. Но уже три или четыре года назад Клеманс и Элизабет разыскали на чердаке прекрасные изделия семьи Потера, славящейся своей керамикой, а в этом году «урожай» превзошел все их ожидания: в обеих гостиных и в столовой, везде, где только можно, были расставлены лазоревые гиацинты. Их свежий аромат прекрасно сочетался с запахом горящих в камине сосновых поленьев. Убранные цветами комнаты имели такой очаровательный вид, что Роза в восторге воскликнула:

– Надо будет выспросить у Клеманс, как она растит цветы. Мои и вполовину не так хороши, как ее!

– Поспешив на помощь кузине, вы попросту выбросили из головы цветочные горшки, это вполне естественно, – заметил Гийом.

– Как мило с вашей стороны напомнить об этом! Я с удовольствием бы отдала все цветы моего сада за одну только улыбку на устах моей несчастной Флоры! – тихо проговорила мадам де Варанвиль и нахмурилась. – Если бы вы увидели ее, друг мой, то не узнали – наша королева роз чахнет день ото дня...

– Да, кстати! А что сталось с Жозефом Ингу? Я не получал от него известий. Он у Бугенвилей?– Да. Он сделался тенью Флоры, или, вернее, того, что от нее осталось. Вы и представить не можете, как трогательна его верная любовь, не требующая ничего, счастливая уже тем, что ее терпят... Он часами на холоде стоит на кладбище, спрятавшись за чей-нибудь памятник, и следит за ней, готовый броситься на помощь по первому зову...

– Эта роль все же больше подходит мужу, не так ли?

– Ему и самому нужна помощь, но он посвятил себя заботам о других сыновьях и работе в Академии наук. К тому же Флора, целиком погрузившись в свое горе, кажется, вовсе забыла о существовании мужа, поэтому Бугенвиль даже рад, что есть надежный друг, незаметно наблюдающий за ней.

Одни за другими прибыли остальные гости: Ронделеры с сыном Жюльеном и аббатом Ландье, последний был в великолепной новой сутане и таком же новом пальто – старый его наряд от длительного использования даже как-то позеленел, новая же одежда буквально преобразила наставника Жюльена. Вслед за ними приехали маркиз де Легаль с женой и принесли с собой запахи, наряды и манеры старого режима, с которыми супруги не пожелали расстаться. Революция отняла у них земельные владения, но они все же не эмигрировали, сохранили некоторое имущество и, главное, прелестный дом в Сен-Васте и уже поэтому были счастливы. О чем еще мечтать в их преклонные годы, как не о том, чтобы доживать свой век среди добрых друзей и привычных вещей. Маркиз очень любил повторять эту мысль в промежутке между двумя затяжками, пачкая пеплом жабо. Табак был одной из его радостей в жизни, а маркиз так долго был лишен своей драгоценной «никотиновой травки».