– Это зависит от вас! – прервал меня Диспетчер. – От того, как вы сделаете работу!.. Кстати, вам переведен первый транш по фьючерсному контракту!

Я воспринял эту информацию молча, хотя, наверное, должен был что-то сказать типа «вау! как классно, чуваки!». Если Янус не врет – а он не врет, – на мои счета в кипрском и гибралтарском офшорах переведен аванс за не оказанную еще услугу в форме выплат от неких брокерских фирм. Сумма аванса составляет двести тысяч евро. Если работа будет выполнена в полном объеме и у заказчика не будет претензий, то затем в несколько приемов и на несколько счетов придут остальные средства: еще два раза по столько же.

– Странник, вы меня слышите? Вы меня поняли?

– Слышу. И я вас понял… Что дальше?

– После нашего разговора отправитесь оттуда, где сейчас находитесь, прямиком к себе, в ту квартиру, где вы проживали в Москве. На тот адрес, который вы сами назвали и ключи от которого у вас имеются при себе. А там будете ждать моего звонка с инструкциями.

– Понятно. Я могу ехать на такси?

– Не можете, а должны! Именно на такси. Возьмете на привокзальной площади, и отправляйтесь сразу к себе!

– Я могу взять любое такси? – решил уточнить я. – Или…

– Любое, которое вам понравится. Мы не собираемся следить за каждым вашим шагом! Ведите себя разумно, Странник, это в ваших же интересах.

«Конечно, вы не будете за мной следить, – подумал я, снимая гарнитуру. – Ясен пень, что не будете висеть у меня на загривке и жужжать мне в ухо. Потому что я сам этого вам не позволю».

Пока я, стоя у оконного проема, спиной к нему, разговаривал с Диспетчером, в зале с огромными расписными потолками появился человек, которого я очень рассчитывал здесь увидеть.

И которого, собственно, я и ожидал, затягивая всеми силами разговор с Диспетчером.

Это был рослый, но худощавый, чуточку нескладный молодой человек лет тридцати, в плащевой куртке с капюшоном, в очках с толстыми линзами. На голове вязаная шапочка, горло замотано шарфом. Одна сумка у него за спиной, вторая, судя по тому, что его чуть перекосило, тяжелая, в правой руке. Внешне он похож на молодого ученого, который, будучи увлечен или даже одержим научной идеей, или чем они там одержимы, эти ботаники, может месяц не выходить из своей лаборатории, забывая обо всем на свете, кроме собственного дела.

Прозвище этого человека именно такое – Ботан.

Я пользуюсь его услугами в тех случаях, когда мне нужна помощь по части спай-аппаратуры и всего, что связано с новейшими технологиями слежки и записи. Именно этому человеку, на его номер, я и отправлял, рискуя многим, эсэмэски: сначала из Киева, воспользовавшись трубкой говорливого таксиста, а потом из поезда, идущего строго по расписанию в заданный пункт.

Ботан пересек зал и через арку направился к туалетной комнате.

Я, с задержкой примерно в полминуты, двинулся вслед за ним.

Это же так естественно, так легко объяснимо и понятно всякому, что человек, только что высадившийся из поезда, где проводники запирают туалеты чуть ли не за три часа до прибытия состава на вокзал, хочет облегчить мочевой пузырь, прежде чем окунуться в суету огромного мегаполиса…

Служащая, женщина средних лет, взимающая плату за пользование вокзальным туалетом, ничего Ботану не сказала, лишь недовольно покачала головой, взяв у него мятую купюру – мол, мог бы свои баулы и не тащить за собой в столь приличное место.

Я достал из лопатника пятидесятирублевую купюру и торопливо прошествовал в местный храм гигиены и санитарии.

К счастью, кроме нас двоих, в этом «храме» никого не было. Я на всякий случай прижал палец к губам, потом этим же пальцем коснулся бокового кармана куртки, в который я опустил смартфон. Затем, постучав все тем же пальцем по циферблату наручных часов, я показал ему палец, присовокупив к нему еще один – через две минуты я должен отсюда убраться на хрен.

Ботан кивнул и, в свою очередь, жестом показал на большую тяжелую сумку, которую он поставил на пол.

Далее мы с ним действовали в ураганном темпе. Я снял с себя куртку, в кармане которой лежит смартфон, и передал ее Ботану. Тот, хотя и открыл сумку, стенки которой проложены специальной металлокерамической хренью, экранирующей всякое излучение, но внутрь ее куртку с гаджетом пока не спешил класть; он держал ее в руке, дожидаясь, пока я не сниму все остальное.

Я быстро, как солдат в учебке, снял с себя практически все, включая наручные часы; оставил лишь носки и трусы. Одежду – мою прежнюю одежду – я совал в эту большую сумку. А из той сумки, что меньших размеров, я брал и надевал на себя уже другие вещи…

Помнится, когда меня перевезли на другой объект, расположенный, судя по времени, которое занял переезд, неподалеку, в нескольких километрах от бунгало, где мы отдыхали с Никой, когда я спросил, какого все ж хрена ко мне привязались, Янус мне сказал следующее:

– Жизнь так устроена, Странник, что все в ней имеет свою причину и свою цену: деяние и уклонение от деяния, любовь и ненависть, жизнь и смерть…

У меня мурашки по коже и комок в горле, когда я думаю о Нике, о том, чем для нее может закончиться эта история. Может, именно поэтому, из-за мыслей о ней, я и не сошел с поезда в Сухиничах, или, еще раньше, не попытался раствориться, исчезнуть, когда меня оставили одного в квартире на Новодарницкой. Хотя, если быть правдивым перед самим собой, я продолжил этот путь не только из-за Ники. Не только потому, что боюсь за нее. Но и из-за этого – тоже.

Я вынужден руководствоваться принципом «Делай, что должно, и будь что будет». При существующем раскладе, я так думаю, у нее, у этой молодой женщины, известной мне под именем Вероники Шнайдер, вообще нет шансов выжить. Никаких.

У меня нет сейчас иного выхода, как только начать свою собственную игру.

Служащая Киевского вокзала, взимающая плату с граждан за пользование туалетной комнатой, с некоторым удивлением посмотрела на высокого нескладного парня в куртке, вязаной шапочке и очках с толстыми линзами – тот, выйдя из туалета в зал, прошел мимо нее валкой походкой, кренясь под тяжестью сумки.

Она так была удивлена потому, что ей показалось, что этот парень минуты три или четыре назад уже вышел из туалета. С сумкой. Служащая посмотрела в зал, вглядываясь, нет ли там среди ожидающих граждан такого же второго субъекта, как этот. Пока она высматривала «близнеца», и этот, что сейчас вышел, тоже куда-то пропал.

Женщина прерывисто вздохнула; потом на всякий случай украдкой перекрестилась. Надо же, чего только не примерещится. Все ж суточная работа, пусть и не пыльная, как у нее, вредна для здоровья.

…Двое крепких мужчин, находящихся в разных концах зала, один у выхода, второй ближе к проходу в дебаркадер, двинулись навстречу друг другу. Когда они сошлись, один сказал другому:

– На приборе нет отметки.