Все это, как правило, разовая, хотя и дорогостоящая по расценкам работа. Меж тем акция, осуществленная в Махачкале ровно год назад, в апреле, была седьмой на счету Странника. Кстати, когда я размышляю обо всех этих сложных вещах, то зачастую думаю о нем – о себе – так, как будто он – не я, а другой человек.

Именно так, в третьем лице – он.

Я не хочу полностью и целиком сливаться со Странником. Это, если угодно, моя собственная фишка, или, если взглянуть под другим углом – защитный психологический барьер.

Ну и вот; постепенно, исподволь, вызрело ощущение, сформировалась, если угодно, версия, заключающаяся в том, что Диспетчер, или тот, кто стоит за этим человеком, готовит Странника к некоему важному событию. Можно сказать и так: разгуливает, подводит к какой-то масштабной акции.

К какой именно? Хороший вопрос…

С учетом происходящих в стране событий, с учетом тех процессов, что происходят в верхушке власти и около самой власти, с учетом выстраиваемой серьезными игроками конфигурации будущей власти, это могло быть убийство какого-нибудь значимого лица.

Или знакового лица, как модно сейчас выражаться.

После участия в таких акциях исполнители, конкретные исполнители, а не те, кого подведут, подсунут или подставят в качестве таковых, как бы они ни котировались на тайном, предельно засекреченном и законспирированном рынке подобного рода услуг, как правило, долго не живут. И это обстоятельство даже менее опытный человек, нежели Странник, не мог не понимать, не мог не принять к сведению.

Поезд остановился на одном из перронов Киевского вокзала.

Пассажиры спального вагона потянулись с вещами к тамбуру.

Мои соседи, семейная пара, деловито извлекали из купе в проход бесчисленные сумки, баулы и свертки, очевидно, гостинцы от киевской родни. Они веселы, они в хорошем настроении. От недавнего разлада, от вспыхнувшей было ссоры, кажется, не осталось и следа.

Не знаю, суждено ли мне обзавестись когда-нибудь семьей. Но если это, вопреки всему, случится, если мне суждено обрести вторую половину, то я хотел бы, чтобы ею была та женщина, с которой я провел незабываемую неделю на Самуе…

Я вышел первым из вагона. Мне предстоит доказать Янусу и его команде, да и самому себе, что я свою репутацию одного из опаснейших людей в этой стране не на помойке нашел.

К боковине сумки, которую я изъял из камеры автоматического хранения Центрального вокзала в Киеве, был прикреплен стикер – листочек голубоватого цвета.

На нем ставшая мне уже привычной инструктивная запись черным маркером:

К-й в-л Москвы

АКХМ

3 сек. 84-й

0212.

Я прошел мимо двух сотрудников транспортной полиции, которые, заняв позицию по обе стороны оставленного свободным, не загороженного щитами прохода, внимательным взглядом просеивают толпу пассажиров, выплеснувшуюся на перрон дальних поездов из вагонов прибывшего только что в российскую столицу состава. Свернул в боковой проход дебаркадера. Затем по боковому проходу под металло-стеклянной аркой направился к тем камерам хранения, что расположены на выходе из зала номер два.

Прошел в помещение автоматических камер. Сориентировался, нашел свою секцию и камеру под восемьдесят четвертым номером. Набрал код, прописанный на стикере. Услышав легкий щелчок, открыл дверку и заглянул внутрь.

В камере, на дне, лежит небольшой полупрозрачный пакет.

К нему прикреплен стикер.

Я прочел надпись, сделанную черным маркером:

– СУМКУ ОСТАВЬТЕ В ЯЧЕЙКЕ

– СТАРЫЙ ТЕЛЕФОН ТОЖЕ ОСТАВЬТЕ ЗДЕСЬ

– С СОБОЙ ВОЗЬМИТЕ НОВУЮ ТРУБКУ И ГАРНИТУРУ.

Выполнив инструктивное указание и закрыв дверцу камеры, я направился в ближний ко мне зал Киевского вокзала. Трубка, которую я вытащил из пакета, выглядит точь-в-точь как та, что мне навялили в аэропорту Борисполя. Я нисколько не сомневался, что и эта трубка, как и прежняя, имеет целый ряд встроенных функций, каковые вряд ли встретишь в обычных сотовых телефонах или даже смартфонах последнего поколения. Равно как не сомневался в том, что на эту трубку мне уже вскоре позвонят.

Стоило мне только об этом подумать, как послышался мелодичный перезвон. Я посмотрел на экранчик; номер звонящего, что меня не удивило, не определился.

– Слушаю.

В ухе у меня зазвучал металлический голос:

– С прибытием в столицу Родины, Странник!..

Я поправил устройство «фрихенд». Криво усмехнувшись, сказал:

– Я вообще-то сюда не стремился. Был бы не прочь и дальше отдыхать…

– Есть время отдыху, и есть время работе, – лязгнул металлом голос в наушнике. – Странник, что за фокус вы пытались выкинуть?

– Когда?

– В Сухиничах! Зачем вы вышли из вагона?

– Захотелось пройтись по перрону и подышать свежим воздухом, Диспетчер.

– Еще одна такая выходка, и кое-кому… одной особе может быть перекрыт кислород. Вы меня поняли?

– Понял, – сказал я. – Раз уж вы сами подняли тему… Я хочу поговорить с этой самой «особой».

– Что, сейчас?

– Конечно. Я не сдвинусь с места, пока вы не выполните известную вам часть наших договоренностей, Диспетчер.

Некоторое время царила тишина. Затем послышался щелчок; наконец в ухе у меня прозвучал голос, от которого у меня мгновенно пересохло во рту:

– Сергей… привет!

– Привет, дорогая… Как ты там?

Я уставился на экранчик, но он был слеп и загадочен, как черный квадрат на картинах Малевича.

– Нормально…

– С тобой хорошо обращаются?

– Да… Ты за меня не волнуйся, Сережа… А ты сам-то как?

– Я в порядке… Ника?

– Да?

– Какое сегодня число?

– Число? В смысле, дата?

– Да.

– Двадцатое, кажется…

– Двадцатое. А время?

– У нас поздний вечер. Темно уже…

«Ну ничего, ничего, – подумал я. – Скоро развиднеется… совсем скоро».

– Ника, не волнуйся, – сказал я торопливо, предчувствуя, что ниточка, соединяющая меня с этой женщиной, вот-вот оборвется. – Я тебя вытащу! Слышишь, что говорю? Вытащу обязательно!!

В трубке прозвучал негромкий щелчок. Не знаю, услышала ли Ника мои последние адресованные к ней слова; в трубке вновь зазвучал пропущенный через скремблер, насыщенный металлическими интонациями голос:

– Ну что, убедились, что мы держим слово?

– Если с ней что-то случится… Если с ее головы упадет хоть один волос…