телефонный диск, за коваными решётчатыми воротами показалось улыбчивое лицо Искрова, совершавшего променад на сон грядущий.

— Виктор Сергеевич! Уж сомневался, приедешь ли. После того, как Линка машина раскатала, ты как опущенный был.

— А ты? — он стразу перешёл на свойский тон, обычно принимаемый, когда рядом не было посторонних, например — солдата в будке.

— Я уж рапорт написал. На перевод из Девятки в гвардию. А что? Служба только называется — частная. А всё одно — то же самое. Чин сохранили. Только денежное довольствие выше. И Великие Князья Государю служат, ведь так? Словно в Десятое Отделение перевёлся.

На самом деле, Главная Канцелярия насчитывала всего девять отделений.

Вышел офицер в гвардейской форме Львовых, но едва тот перебросился парой фраз с новоприбывшим, как зазвучал пронзительный горн.

Его звучание ни с чем другим не спутает никто, кто готовился держать оружие на государевой или частной службе.

Сигнал пробоя.

— Штабс-ротмистр! Коль вы с нами, бегом в третью роту — получите оружие. Доложитесь ротному, какой может быть прок от вас в бою. Одарённый?

— Шестой уровень, воздух, вода и огонь, каждого понемногу. Защита.

— Присоединяйтесь. И да хранит нас Господь.

х х х

Пробой, как оказалось, рванул на юге, ближе к центру Америки, где Тихий и Атлантический океаны шлют волны навстречу друг другу, не в силах одолеть полосу суши шириной в двести вёрст у залива Кампече. Поэтому тревога, прозвучавшая в Ново-Йорке, не привела ни к каким поспешным мерам. До места событий гвардейцев Львова и казаков Князя-Государя отделяли тысячи вёрст. Ни в ночь, ни наутро частная армия Великого Князя так и не сдвинулась с места вопреки высочайшему указу — немедля в подобных случаях призвать весь наличный воздухоплавательный и железнодорожный транспорт, поспешая к месту пробоя.

Виктор Сергеевич, зачисленный в третью роту и получивший форму гвардии штабс-капитана, растянулся во весь рост на сборной койке, оправдывая извечную армейскую мудрость: солдат спит — служба идёт.

Полковник Митин, Одарённый не ниже седьмого уровня, вызвал Тышкевича после рассвета. Его кабинет более напоминал походный штаб — с разложенными картами Центральной Америки и планами железнодорожных путей.

— Штабс-ротмистр! Вы влились в группу обеспечения?

— Так точно, ваше высокоблагородие. В третью роту, в качестве огневой поддержки стрелков.

Полковник носил чёрный берет, память о службе в штурмовиках. Но в его гвардии даже самый дотошный наблюдатель не увидел бы и доли той расхлябанности, что потрясла офицеров «Девятки» в команде Буранова и Хвостицына по пути в Ново-Йорк.

— Слушайте приказ. Внизу под охраной часовых находится непонятный субъект. Утверждает, что знает вас. И будет полезен в акции с пробоем. Выяснить и доложить.

— Есть!

Граф развернулся и отправился к выходу из особняка, где, вероятно, и расположено упомянутое «внизу». По пути встретил Искрова, тот задержал спешащего товарища:

— Виктор, слышал новость? О ней во всех утренних газетах.

— Не имел удовольствия их пролистать.

— Наши тянут с отправкой войск к экватору! Даже полк, расквартированный в Мехико.

— Почему?

Тышкевич остановился на коридоре, хоть намеревался дальше перейти на бег — столь обязательно-срочным прозвучал приказ полковника.

— Ходят слухи, что наше начальство желает проучить американцев. Не цените нашу помощь? Так сами посмотрите, что будет, ежели она запоздает.

Не желая верить услышанному от Прохора, штабс-ротмистр продолжил путь, чтоб увидеть у лестницы двух часовых, растерянно оглядывающихся по сторонам.

— Велели сторожить до вас, ваше благородие, — доложил унтер. — Так что сидел он на скамье, и нет его… Виноват, ваше благородие.

Прикинув, что только один человек мог втихую выведать о его отъезде на Лонг Айленд, а потом спрятаться от часовых, граф вгляделся в тонкий мир, затем приказал унтеру:

— Присядь-ка, браток, на ту скамью.

— Чай — устал, — поддел его напарник-ефрейтор без всякого уважения к старшему.

Едва гвардеец опустил пятую точку, как сразу вскочил, на что-то наткнувшись, а на скамье заворочался Пётр Пантелеев. Из озорства принял личину гвардейского фельдфебеля, только затем скинул морок.

— Обман ближнего своего есмь грех. Тебе не объяснил твой духовник?

— В Америке всё — сплошь греховно, ваше сиятельство.

— Что за грех намерен предпринять сегодня?

— Проситься в ваш батальон и лететь с вами в Центральную Америку. Ничего не грех, совершенно богоугодное дело.

Виктор Сергеевич даже руками развёл.

— Там прикидываться скамейкой и тем самым вводить в замешательство тварей Тартара⁈

— Что вы, господин штабс-ротмистр. Оттуда ведь ближе до Монтеррея.

Нагнувшись над сидевшим монахом, граф цепко ухватил его за лацкан сюртука.

— Что ты знаешь про Монтеррей, пройдоха?

— Что Львовы намереваются объявить частную войну боярину Монморанси, да вот не соберутся никак.

— Откуда?

— В коридорах губернской управы не обращают внимания на водопроводчиков и электриков, ваше благородие. Даже не пытаются говорить тише. Не буду удивлён, если слух докатился и до Монтеррея. Любой боярин обрастает связями, знакомствами. Особенно когда имеет деньги и готов с ними расстаться ради пользы дела. А поскольку у Монморанси делишки пахнут не слишком чисто, ему нужна информация о любых угрозах. Готов побиться об заклад: если вы наведаетесь к ним, вас вряд ли встретят хлебом-солью.

Это слишком точно совпало с предостережением дядюшки, чтоб игнорировать…

— Повторяю вопрос. Что я должен сказать полковнику Митину, убеждая его отдать дефицитное место на воздушном корабле совершенно непонятному господину? — поскольку монах замялся, штабс-ротмистр отчеканил: — А давай-ка ты, мил человек, езжай тихо поездом в тот Монтеррей, поживи недельки две-три, нас поджидая. Разнюхай, что в городе судачат про Монморанси. Из непопадающего в газеты. А как львовские гвардейцы начнут собираться, найду тебя, скажем… в губернском кафедральном соборе, должен же там быть такой? Сейчас, мистер Пётр Пантелеев, дневальный проводит тебя за ворота. И прошу без шуточек, не пытайся спрятаться в личине мусорки у караулки. Сам лично затушу о тебя папиросу, хоть не курю.

Сказанное наверняка расходилось с планами агента Святой Церкви, тот согласился нехотя.

Полковнику доложил правду: в отряд стремился проходимец, естественно — изгнанный, а следующая встреча для Виктора Сергеевича стала куда более приятной. Во дворик усадьбы вышла княжна. Взглянув на неё, тотчас понял: барышне пришлось трудиться всю ночь до утра и начало дня. Хуже, нежели в Деревянске.

— Анастасия… Знаю, что не имеете права сказать. Но по вас вижу — всё складывается плохо.

Она устало поправила непокорную тёмную прядь, убирая её со лба — та точно сегодня не встречалась с гребнем.

— Нет уж большого секрета. Через час или два будет в газетах. А батальону полковник Митин сообщит.

Граф шагнул ближе.

— Обещайте хотя бы, что не летите с нами.

— Какое там! Отец уже направляется к пробою. Собрал дюжину сильных Одарённых — из вассалов семьи, троих нанял. Я нужна, потому что не доверяет больше никому.

— Коль там тяжело и опасно — будут потери. Стало быть, к бою с Монморанси ослабнем? Здесь только что ошивался Пантелеев, даже он в курсе, что твой отец готовит войну в Монтеррее. Монах уверен, что боярин тоже осведомлён.

— Пробой заставит изменить планы, но подробностей я не знаю, — княжна слабо улыбнулась. — Всё в руце Божьей. И, надеюсь, к нам он будет лучше благоволить, чем к антихристу Монморанси. Что касательно опасности, то рядом с вами и с отцом мне не слишком боязно.

Это было приятно слышать… И в то же время сердце ёкнуло от неприятного предчувствия.

х х х

Нет, наверно, на Земле более мерзкого зрелища, чем спаривание рептилий из Тартара, сладострастный танец скользких огромных ящериц с рогами, клыками, раздвоенным языком и капающей из пасти ядовитой слюной.

Пьер, заставивший профессора Ковальского смотреть на любовный танец своих фаворитов, похоже, сам испытывал возбуждение и намеревался срочно искать девушку, чтоб утолить свою похоть.

Пан Бженчишчикевич из последних сил старался не отводить взор от творящегося за толстыми прутьями ограждения и не закрывать глаза. К тому же знал: самка чудовища отложит несколько десятков яиц, четверть или треть из которых превратится со временем во взрослых особей, столь же отвратительных, как и предки.

— У Эсмеральды и её друзей есть несомненное преимущество, — сообщил Пьер Монморанси. — Они исключительно сухопутны, глубокой воды избегают. Даже ручей по щиколотку для них — преграда.

— Хорошо, что вы не ограничили их территорию одними только ручьями, — поблагодарил поляк.

— Эти — да… Но должен сказать, наш связист на дежурстве уловил паническое сообщение коллеги, плывшего на парусно-паровом судне в Мексиканском заливе, четыре или пять