офицер. В начале лета. Пришёл, принёс отношение от Третьего Отделения, расспрашивал о пробоях между мирами. Хотел я ещё посмотреть, какой стол охранки вдруг озаботился теоретической физикой. Да секретарша наша, дурища мещанская, откуда берут таких, потеряла отношение. Вот, говорит, офицер его на стол положил, ушёл, а нету бумаги! Уж и под столом искала…

Виктор Сергеевич даже губу прикусил, чтоб не разулыбаться. Почерк Пантелеева, кто же ещё мог так беспардонно развести университетских!

— Не могу знать, что за чин вас навещал, господин профессор.

По правде говоря, учёный в экипаже нужен как пятое колесо в телеге. Что он сможет исследовать? Максимум — силу тяготения да температуру воздуха. Но поскольку вынырнувшие из пробоя тварюги вольготно себя чувствуют на Земле, в Тартаре должны быть примерно схожие условия. Тем более, аэронавты не намерены совершать посадку. Прыжок туда — и скорее назад. Потом, быть может, в пробой полетит целая экспедиция, с риском куда большим — вдруг проход между мирами схлопнется, и остаток жизни выпадет провести среди рептилий. Очень недолгий остаток.

Последние часы на Земле тянулись в ожидании прилёта дирижабля. Самого скоростного, покрывающего расстояние от Торжка до Центральной Америки менее чем за трое суток. Наконец, его вытянутый силуэт, смехотворно маленький по сравнению с громадой корабля Львова, завис над лагерем.

Стараясь не думать, что Львов пожелает видеть его и во втором экипаже, коль первый вернётся с победой, Тышкевич отправился в свою палатку — собираться. Собственно, кроме оберегов и атакующих амулетов да Сосудов с Энергией вряд ли что понадобится. Какие-то запасы для выживания на чужом берегу точно не нужны — не выживешь ни с запасами, ни налегке.

Утешало сообщение Львовой о кристалле в черепушке убитого монстра. Стало быть, магия в Тартаре работает, это не другая Земля, откуда прибыл поляк. С амулетами и плетениями штабс-ротмистр не беззащитен. Какое-то время.

Что ещё? Мощный морской бинокль. Револьвер с заряженными Энергией пулями. Нательный крестик всегда при себе. И медальон.

Она дала свой портрет. Крохотный, как раз для плоской коробочки, умещающейся в карман.

Часы с компасом. Перевязочный пакет — в дополнение к целительским амулетам. И хватит, гондола дирижабля мала, кроме того, завалена Сосудами доверху. По русскому образцу, баллон накачан магическим газом, а не гелием. И лопасти крутит магический движок. Даже просто зависнув в воздухе, тратит энергию. Расточительно до невозможности, лишь российские способны себе подобное позволить.

По верёвочной лесенке за Романом Эдуардовичем поднялись двое — Тышкевич и боевой маг десятого уровня из личной охраны Великого Князя — капитан Воронин, чрезвычайно замкнутая личность. Хоть времени было достаточно, тот никак не захотел о чём-либо договариваться. Бросил только: я — главный, выполняй мои приказы. Точка. Высокомерием напоминал штурмовика Буранова. Видно, счёл графа с его посредственным шестым уровнем слишком слабым, чтоб рассчитывать на него.

В кабине ждал пилот — единственный. Второго ссадили, чтоб освободить место. Положив руки на рычаги, он закрыл глаза и принялся шептать, как только граф втянул лесенку в кабину.

— Пресвятая Богородица! Заступница и спасительница! Сохрани и не дай погибнуть…

На этом летательном аппарате всё было не так, как на рейсовом, сбитом у Ново-Йорка. Управление совершенно другое. Пилотская кабина, не отделённая от пассажирских мест, была щедро уставлена иконами. Вспоминая тот погибший экипаж, Виктор Сергеевич готов был поспорить, что американцы не молились перед отправлением. Может, оттого и поплатились.

Наконец, лебёдка накрутила на барабан отпущенный у земли причальный трос. Под равномерный шум пропеллера, сам двигатель, в отличие от бензинового, работал бесшумно, дирижабль поплыл к провалу. Капитан гвардии занял кресло второго пилота, штабс-ротмистр и профессор расположились во втором ряду.

Шли невысоко — не более полусотни саженей, и буквально через четверть часа пересекли «линию фронта», то есть рубеж, охраняемый казаками или бойцами из великокняжеских армий. Солнце поднялось высоко, длинная тень отчётливо скользила за дирижаблем.

Сейчас как раз была передышка. Солдаты махали воздушному кораблю. Искренне? Или завидовали парящим в вышине, вне досягаемости монстров Тартара? Тышкевич не знал.

— Собираются перед нападением, — прервал царящее в кабине молчание боевой маг. — По правому борту.

Двигал ли рептилиями стадный инстинкт или у них образовалась иерархия, но твари действительно сбились в кучу. Сотни! Они не пересекали невидимую линию, за которой мордой к ним выстроились трое — самых крупных и рогатых. Один неспешно повернул рыло к дирижаблю. Несмотря на расстояние, графу показалось, что он встретился взглядом с чудовищем…

Посмотрел на него в бинокль. Глаза дьявольского существа не выражали ровно ничего. А может — и не должны были, физиогномика пришельцев совсем не обязательно соответствует привычной обитателям Земли.

Попробовал достать серой нитью, чтоб построить плетение. Протянул и бросил дурное дело. На таком расстоянии бесполезно. Львова наверняка бы швырнула цепную молнию в скопление громадных ящериц, на толпу она куда действеннее, чем столь ей любимая шаровая.

Граф непроизвольно прикоснулся к френчу, во внутреннем кармане которого жил портрет княжны.

— Подлетаем! — через некоторое время сообщил пилот. — От провала дует встречный ветер.

— Наверно, там давление выше, нежели в нашем мире, — откликнулся Роман Эдуардович. — Стало быть, и подъёмная сила от магического газа в баллоне будет сильнее.

Гондолу начало основательно трясти. Ветер, летевший теперь не спереди, а снизу, громко гудел за бортом.

Аппарат завис ровно над центром провала, затянутого маревом, клубы которого выносило вверх неровными лохмотьями.

— Капитан! Ныряем?

— Спаси и сохрани… Да! Штабс-капитан и профессор! Приготовьте фотокамеры.

Каким образом происходит управление судном, Виктор Сергеевич в точности не знал. Вряд ли газ выпускается из баллона. Скорее всего, пилот уменьшает приток Энергии, плетения слабнут, газ становится тяжелее, и аппарат опускается…

Во всяком случае, он пошёл вниз. Стенки провала поднялись на уровень иллюминаторов кабины, затем всё заволокла мгла.

Слышен был только рёв воздуха.

— Какая высота? — перекрикивая его спросил Воронин.

— Не могу знать, ваше благородие. Приборы сходят с ума. Я убрал тягу пропеллера. Надеюсь, мы остались в центре дыры, — пилот напрягал голосовые связки как мог. — Если ударимся носом или кормой о стену, катастрофы не будет, оболочка на оконечностях мягкая. Но коль баллон зацепится и прорвёт секцию, то газ из неё выйдет. Три секции — и недостаточно для удержания на лету, начнём выбрасывать груз.

— Не паникуйте, пока пора не пришла, — оборвал его капитан. — Продолжайте спускаться. И ждём.

Трудно было понять, движется ли воздушное судно или нет. Ускорения не чувствовалась. Только тряска, вой ветра и серая мгла за стеклом.

Дышалось легко, но температура в кабине ощутимо поднялась.

Вдруг желудок подступил к горлу. На какие-то секунды Тышкевич потерял ориентацию — где верх, а где низ. Он вцепился одной рукой за поручень сиденья, второй держал фотографическую камеру. Бинокль больно ударил по лицу, потом спокойно упал на грудь, удерживаемый ремешком.

За иллюминаторами начало светлеть.

— Господа, боюсь поспешить с выводами… Но, похоже, мы в Тартаре! — торжественно произнёс профессор. — Мы прошли точку нулевого тяготения!

Казалось, очевидная опасность путешествия в другой мир совершенно его не пугает. Все чувства вытеснены одним — жутким любопытством.

— Включай подъём, — распорядился Воронин.

Буквально через минуту в иллюминаторы хлынул свет, показавшийся ярчайшим после мглы пробоя. На самом деле, местное светило мало отличалось от солнца.

Воздушное судно поднималось над чашей провала, очень похожей на виденную у Веракруса — её кусок захватывал море. И оттуда низвергалась вода, очевидно, попадающая в земной океан. Вместе с морской фауной и флорой.

— Как только возможно вверх, ваше благородие?

— Насколько позволит аппарат.

Тышкевич и профессор щелкали затворами фотокамер, изводя десятки кадров. Здесь на побережье не наблюдалось никакого города, джунгли начинались от самого уреза воды и уходили вглубь материка.

— Как у нас. На восток — вода. На запад — суша, — подметил Виктор Сергеевич, глянув на компас.

— И очертания береговой линии поразительно напоминают нашу Центральную Америку. Милостивые государи! Я поздравляю всех нас с первым открытием: вернее всего, Тартар географически близок к Земле!

Профессор снова ухватился за свой бинокль, пытаясь рассмотреть новые детали расстилающегося внизу мира.

Капитана интересовали более практические вещи.

— Штабс-ротмистр! Впереди на тринадцать часов. Что-то движется в воздухе.

Тышкевич повернул бинокль к переднему