Что посеешь, то и пожнешь.

И повернув голову, она посмотрела на отца, а голос прежней Эвы сдался и умолк, чтобы никогда больше не предупреждать ее об опасности.

В душе ей очень хотелось когда-нибудь встретить того, кто встанет на ее сторону и полюбит ее, на кого она сможет опереться, если у нее самой закончится силы.

— Я хочу выкупить долю Хенрика и выплатить долг за дом сама.

Отвратительно — вот самое мягкое из слов, которыми можно описать оставшуюся часть круиза. Балтийское море в иллюминаторе походило на бесстрастное зеркало, но внешний покой с лихвой компенсировался поразившим Хенрика смерчем. Смерчем, вырвавшим из сердца все чувства, пустившие, казалось, такие глубокие корни, что он даже принял решение. Все, что он любил, к чему стремился, о чем мечтал. Все вдруг сорвалось с места и закружилось вокруг.

Она просидела в ванной растянувшиеся на целую вечность полчаса, потом ворвалась в каюту, сердито собрала вещи и, не сказав ни слова, громко захлопнула за собой дверь.

А он так и сидел у иллюминатора, за которым все реже попадались шхеры и все дальше удалялись Стокгольм и дом. Через несколько часов он спустился к администратору и перебронировал обратный билет на тот же вечер. Она, как ему сказали, сделала то же самое. Где она провела остаток пути, он не имел ни малейшего представления.

В Турку он пересел на другой паром. В наказание ему досталась каюта без окна на нижней палубе под ватерлинией, где он продолжил свое затворничество. Около полуночи раздался бесцеремонный стук в дверь. Линда была пьяна и яростно оскорбляла его, извергая такие слова, которых он, казалось, никогда раньше не слышал. Но он не пытался защищать себя, и она иссякла. Плача, она опустилась на пол у двери, но утешить ее он не мог, потому что, как бы ни старался, не мог извлечь из себя ни одного подходящего слова. И когда она увидела, каким беспомощным он стал от всего случившегося, ее снова охватил гнев и, разразившись новыми оскорблениями, она вышла из каюты, хлопнув дверью и оставив его в узком пространстве, где все еще звучали ее слова. Он их заслуживает, он это понимал. Их эхо окружало его со всех сторон, пока он сидел, пытаясь разобраться в себе. Спустя час он почувствовал, что больше не может все это выносить. Ведь его тоже предали. И найдется судья, который встанет на его сторону, поместив на одну чашу весов наказание, которое он должен понести за все, что он сделал с Линдой, — а на другую сочувствие, которого он заслуживает из-за предательства Эвы.

Ему было бы намного легче, будь все черным или белым. А предстоит балансировать между тем и этим. Ему отчаянно хотелось напрямик и с чистой совестью обвинить Эву, заставить ее онеметь от чувства вины, лишить малейшей возможности защититься. Вынудить ее признать собственную низость и тем навсегда получить над нею власть. Подчинить себе.

Но вместо этого ему придется смиренно пытаться вернуть ее любовь, уговаривать, заискивать и просить остаться. Тщательно подбирать слова, чтобы она не догадалась о его грехах и не сняла с себя часть своей вины. Не увидела, что он ничем не лучше.

Насколько проще было бы, если бы он рассказал обо всем с самого начала. Признался в своей тайной любви или страсти или что он там испытывает или испытывал. Тогда игру можно было бы продолжить с открытыми картами. Но теперь поздно. Теперь его признание сравняет его с землей, и он никогда не будет с ней на равных. И хотя она сама поступила так же по отношению к нему, она с ее талантом убеждать быстро обратит все в свою пользу.

В Эве есть что-то такое, что заставляет его чувствовать себя лишним. Она безумно сильная. Кажется, неприятности влияют на нее совсем не так, как на других людей. Она реагирует ненормально. Для нее неприятности — это всего лишь повод и стимул стать еще сильнее. Каким-то неведомым образом ей всегда удается превратить кризис в возможность. А он просто молча стоит рядом и понимает, что не нужен ей, что она успела все решить сама без его поддержки и помощи. Постепенно она сняла с него всю ответственность, и теперь он уже и сам не знает, способен ли хоть на что-нибудь. Господи, да ему даже письма с его собственными счетами не дают открывать!

С Линдой все иначе. Она открыто признавала, что нуждается в нем. Потрясающее ощущение — знать, что ты уникален. Она заставляла его чувствовать себя мужчиной. Без обиняков признавалась, что не знает чего-то или не умеет. И в отличие от Эвы не видела в этом ничего постыдного. Наоборот, она использовала это, чтобы стать ближе к нему, сделать их зависимыми друг от друга, связать воедино. Он получал удовольствие от их союза, мечтал о совместной жизни, о том, как все изменится. Как он изменится. И только теперь он понял, насколько был наивен и что в действительности все оказалось совсем не так просто, как представлялось в мечтах. Он думал, что сможет удалить Эву из своей жизни и своего будущего, как удаляют наконец старую бородавку. И что после этого все очистится для новых возможностей. Он все начнет с чистого листа, освободится от всего, что успело произойти, отменит тот выбор, который сам когда-то сделал. А теперь с убийственной ясностью он видел, что это невозможно, они связаны друг с другом навсегда, хотят они того или нет. Однажды сделанный выбор останется с ним на всю жизнь, и Аксель — одно из подтверждений тому. Он видел только собственные преимущества, не представляя Эву и Акселя рядом с другим мужчиной. Мужчиной, который, помимо прочего, будет проводить с Акселем столько же времени, сколько он сам. А когда Аксель станет взрослым, в его личности будет что-то и от этого человека тоже. Мысль была невыносима, особенно после того, как он увидел этого урода.

Но такой же невыносимой была мысль, что он потеряет Линду.

Или что Эва его бросит.

Или что она никогда его не любила.

Черт.

Ему нужно время. Чтобы понять, что он на самом деле чувствует.

Чего на самом деле хочет.

Поднявшись, он взял карточку-ключ. Он должен найти Линду. Двигала ли им тревога о ней или страх задохнуться в каюте — он сам не знал. Выяснил у администратора номер ее каюты, но, когда постучал туда, ему не открыли. Мобильный тоже не отвечал. Он методично обходил бары и рестораны парома. Чего он хочет от нее? Он и сам не знал. Знал только, что должен поговорить с ней. Попытаться сделать так, чтобы она поняла. Ее не было ни на мерцающих огнями дискотеках, ни в шумных караоке-барах. Постояв у большого панорамного окна, он утратил ориентацию, а кромешный мрак за стеклом не позволял определить направление движения, и Хенрик уже не понимал, где он — на носу или на корме. Найдя на стене схему, он вернулся к ее каюте. На этот раз она появилась на пороге каюты, сощурившись от яркого света в коридоре. Ничего не сказала. Просто оставила дверь открытой и снова ушла в темноту каюты. Прежде чем войти, он глубоко вздохнул — что говорить, он по-прежнему не знал. Закрыл за собой дверь и остался стоять в темноте.

— Не зажигай свет.

Ее голос прозвучал в паре метров от него, и он автоматически отдернул руку, искавшую выключатель.