— Нельзя, пока специальная щетка на корпусе не коснется земли, касаться вертолета. Убьет! — Техник направляется в кабину, остановился. Развернулся, подошел ко мне, вновь наклонился, добавляет: — Статическое напряжение, тысячи вольт. Нельзя! Убьет! — С грустью устало смотрит на меня.

Командир группы трубчатой фермой установки для стрельбы перегородил проем. Разместился на откидном сиденье напротив открытой двери. Вертолет оторвал колесо от скалы. Завалившись набок, с легкой перегрузкой посыпался вниз. Вдоль склона скользит к основанию отметки 2014. Над степью на предельно малой высоте идем к бетонке. Разведчики сидят вдоль бортов, в иллюминаторы с интересом рассматривают постоянно меняющуюся картинку, проносящиеся мимо винтокрылой машины пейзажи. Через полчаса на Кандагарском аэродроме нас ждет вода из скважины, без хлорки. В батальоне — бани, поддон горячего гречневого супа в отрядной столовой и сон на белых простынях в солдатских панцирных кроватях под мерный шелест кондиционеров.

В 1987 году в расположении 173-го отряда спецназа ГРУ в провинции Кандагар на пыльном строевом плацу руками бойцов батальона был воздвигнут памятник погибшим. На двухметровом прямоугольном постаменте установлена обгоревшая башня боевой машины пехоты. В основании памятника высечена звезда, по гранитным лучам которой струится вода — символ жизни в безводных пустынях и горах Кандагара… Увидеть памятник мне довелось уже только на фотографии, но я был непосредственным участником событий, после которых его установили.

— Шипунова к командиру роты, — не покидая прохлады модуля, приоткрыв дверь, через порог крикнул дневальный, заставив Александра торопливо подняться со скамейки курилки и поспешить в канцелярию.

Огневой рубеж, реактивных снарядов, направленный на ППД 173-го ооСпН, Кандагар, осень 1986 г.

Обелиск погибшим воинам-спецназовцам Кандагарского батальона

Ротный, лейтенант Михайлов, злился на него за недавний «залет».

…Летом 1986 года резко увеличилось число обстрелов Кандагарского гарнизона реактивными снарядами. Во избежание потерь командование отряда приказало каждому подразделению отрыть себе укрытие. Батальонные минеры, дабы облегчить себе труд, решили воспользоваться профессиональными навыками: в твердой, чугунной земле ломами пробивали неглубокие шурфы, закладывали в них тротиловые шашки и подрывали. Затем раздробленную породу совковой лопатой выгребали на бруствер. Дело шло быстрее, но и эта скорость выполнения работ не устраивала быстрого в принятии решений и скорого в делах ротного. Не мудрствуя лукаво, он выбрал на инженерном складе самый мощный заряд, способный пробить до полутора метров железобетона, установил его в центре отрытого в человеческий рост котлована и подорвал. Взрыв колоссальной силы, многократно увеличенной стенами замкнутого контура, вырвавшись на поверхность, вышиб все стекла в близлежащих строениях.

— Во бабахнуло! — только и вырвалось у Михайлова, ошарашенного мощностью взрыва.

— Сейчас тебе комбат бабахнет! — громко, чтобы услышал командир, произнес Александр, сам напуганный, присыпанный пылью и осколками битого стекла, и не сразу понял, что совершил ошибку.

Ротный, до конца не пришедший в себя, в тот момент бойца на место не поставил, а лишь внимательно посмотрел ему в глаза. И, возможно, вскоре он забыл бы дерзкие слова, если бы они не оказались пророческими. Комбат, встревоженный взрывом, произошедшим в расположении части, приготовился в очередной раз выслушивать доклад о потерях. Но когда убедился, что все обошлось без жертв, приказал просто вычесть из денежного содержания лейтенанта Михайлова стоимость разбитого стекла, которое с таким трудом автомобильными колоннами завозилось из Союза. Вернувшись с совещания, взбешенный Михайлов потребовал к себе «ясновидца»…

Командир Кандагарского батальона спецназа майор Бохан

— Рядовой Шипунов… — начал доклад Александр, войдя в канцелярию.

— Собирайся, завтра с Пучко идешь на войну. Командир группы — Гугин, — с нескрываемой неприязнью глядя на рядового, прервал ротный. — Свободен!

В ту же секунду Саня круто развернулся и выскочил за дверь. Радуясь, что легко отделался, с облегчением вздохнул. Через пятнадцать дней выходил приказ министра обороны об увольнении его в запас. Новость о боевом выходе не пугала, а, наоборот, радовала. Простой советский паренек, воспитанный на примерах дружбы героев книг А. Дюма, выросший в рабочем районе на окраине города, он имел четкое понятие, что значит честь. Год назад, потеряв в этих гиблых краях лучшего друга, задал и сам себе ответил на вопрос: «За что воюю?». Ненависть к «духам» вытеснила романтику и идею интернационализма из его головы. Жаждая отомстить, дал обет воевать до последнего дня.

Поэтому не было для него минут приятнее, чем неторопливо собирать свой рюкзак, обдумывая предстоящую засаду.

Вот и на этот раз разобрал и, тщательно прочистив, набил патронами автоматные магазины, аккуратно приготовил мины, привычными движениями уложил паек, после чего отправился в каптерку. Увидев растерянное лицо Владимира Пучко, подумал: «Уже знает».

— Тебя-то за что? — жалея его убогость, спросил Александр.

— Добрался до бражки старшины, — бесхитростно ответил каптер, все еще ошарашенный новостью о предстоящем ему боевом выходе.

— Видишь, Вова, что значит жрать в одну харю, — насмешливо сказал Саня.

Командир роты минирования лейтенант Михайлов во время марша

В ответ на назидательные слова старшего товарища Вова только сокрушенно вздохнул. Он просто дико боялся войны. Уроженец западноукраинского Ровно, в роте Пучко вел жизнь тихую и неприметную, стараясь не высовываться, дабы не раздражать воюющих сослуживцев своим, как ему казалось, привилегированным положением. Не обращая внимания на смятение каптера, Александр четко разъяснил задачу, распределил обязанности и пошел к друзьям-связистам.

Перейдя через пыльный пустырь, Саня зашел в казарму роты связи.

— Здорово, кто завтра с Гугиным идет?

— Здоровее видали! Я! — приветливо улыбаясь, ответил Эдуард Комкин, огненно-рыжий крупный парень, вятский «качок». Они были знакомы еще с Чирчика, вместе в одной отправке прибыли в отряд прошлой осенью. Саня улыбнулся в ответ: