в глаза[590]. Я застенчив… И подобную похвалу принимаю. Брань принимаю отважно, готов, следуя Второзаконию[591], исполнять предписанное ухо за ухо, зуб за зуб.

В «К[иргиз-]К[айсаке]» 3 или 4 главы, а не все 12, напитанные глупыми рассуждениями… Насчет дурного моего слога не могу исправиться, литератур[ную] фи[зионом]ию ношу, какую Бог дал: хотеть быть красивее, значит подражать армейским франтам, которые в дни оны корчили покойного Государя… Мой «Киргиз-Кайсак», мною самим почитаемый безделкою, произвел такой энтузиасм, какой не был возбуждаем в русских. Вся Москва и все приезжающие сюда провинциалы хотели видеть автора оной повести [слово нрзб.]. Я не слишком дурно пишу, не подумай, чтобы я оскорбил[ся] твоими замечаниями, Боже сохрани! Ты меня знаешь коротко… мы друзья не по одной корреспонденции в «Север[ной] пчеле»… Хвали мои росписи, да не темой [слово нрзб.] пользуясь по-приятельски…

Твой ст[арый] друг Ушаков.

Переписка Ф. В. Булгарина и Н. В. Кукольника

Булгарин и Нестор Васильевич Кукольник (1809–1868) были хорошими знакомыми, их сближало то, что приехавший в Петербург в 1831 г. и сразу же завоевавший необычайную популярность Кукольник был так же, как Булгарин, провинциалом, выходцем с юго-западных окраин Российской империи, знал польский язык, близки были и их литературные вкусы. Булгарин был частым посетителем литературных «сред» Кукольника в 1830-е гг., где играл, по словам И. И. Панаева, «одну из важных ролей», будучи хорошим знакомым хозяина, а это вредило репутации Кукольника [592] . Кукольник довольно часто печатался в «Северной пчеле» [593] , однако в период издания им журнала «Иллюстрация» (1845–1847) они с Булгариным ожесточенно полемизировали, поскольку стали конкурентами.

1. Н. В. Кукольник Ф. В. Булгарину

Почтеннейший Фаддей Венедиктович!

Благодарю Вас за доверие ко мне. Я не обману Вас. Вы меня, кажется, в короткое время узнали, а узнав, полюбили. Благодарю Вас. Я только того и желаю, чтобы люди, которых я уважаю, знали мои правила. Что же касается до клевет, то я должен признаться, их так много, что уши вянут. Но я, узнав Вас, слушаю эти клеветы из любопытства и передаю Вам же о том, что Вам полезным быть может. Следственно, они без эффекта. – Теперь о деле: все получено, но Вы взяли для составления оглавления оригинал одиннадцатого листа и потому нельзя печатать сего листа, ибо не с чем сделать корректуры. – Два тома выйти могут к концу февраля и раньше. Набором они будут окончены на будущей неделе. – Вот все, что мог сказать мне Плюшар. Но он просит или желает, или как хотите, свидеться с Вами. До середы. В середу переговорим подробнее. – Еще раз прошу Вас, не распространяйте на меня черного цвета, в котором справедливо представляются Вам многие; я сохраню к Вам всегда душевное уважение и признательность за доброе ваше ко мне расположение.

Весь ваш

Н. Кукольник[594]

[Начало 1838[595]]

2. Ф. В. Булгарин Н. В. Кукольнику

Любезнейший и почтеннейший Нестор Васильевич!

Я ежедневно пишу письма к Плюшару и прошу его исполнить условия трактата нашего[596], но все тщетно. Czy może być kupiec bez rzetelnosci?[597] Ежедневные письма мои к Плюшару как горох в стенку! Наконец прибегаю к Вам, как поручителю Плюшара, и прошу понудить его к исполнению условий[598], а именно: 1. отдать все следуемые мне экземпляры Смирдину; 2. прислать мне список подписавшихся на все 12 частей «России»; 3. отпечатать веленевые листы; 4. истребить макулатуру при мне; 5. отдать мне рисунки – словом, кончить! Меня колет Плюшар булавками и выводит из терпения, а как я завопию за свое – я же буду виноват! Попросите Плюшара, чтоб не доводил меня до отчаянья.

Друг Булгарин.

18 апреля 1838

СПб.

P. S. Уверяю Вас честью и клянусь Богом, что, если Плюшар станет долее водить меня за нос, я брошусь сломя голову на него! Я не Греч – меня не упросят![599] Что это значит? Ни слова, ни клятвы, ни обещания – ничего святого! Связывайтесь с ним! Поздравляю!

Булгарин

3. Ф. В. Булгарин Н. В. Кукольнику

Любезный Nestorius, poetissime et illustrissime vir![600]

У вас, что с глаз долой – то вон из памяти! А мы люди старого покроя – кого полюбим, того крепко держим в сердце, пока он не укусит за сердце, до крови. Крепок я во всех сердечных связях, а любя моего милого и доброго Нестора, всем сердцем, крепко истосковался по нем! Мой милый Нестор, может быть, не любит меня за пылкость, за некоторую насильственность (по-польски: gwałtowność) в сношениях. Уважь – Нестор – и возлюби други твоя со всеми их слабостями! Смотри в душу, разбирай дела – а слова [ – ] ветер, которые выгоняет темперамент. Из всех ваших художественных друзей[601] (Les amis pour rire[602], см. водевиль «Les anglaise pour rire»[603]) ни одного не нашлось бы, который… в нужде решился бы на пожертвование и самоотвержение. А седой Фаддей явился бы, что уже доказано и передоказано делами. Спросите Греча. Не знаю, будет ли искренним Сенковский – но и он мог бы подтвердить это.

Результат всего этого: желание, чтоб мой милый Нестор с моим добрым Платоном[604] приехали в Дерпт, к Иванову дню[605]. Путь 36 часов туда (с обедами, чаями и ночлегом) и 36 часов обратно, ergo[606] 3-е суток. В Карлове 4 дня – всего неделя. Если найдете место в дилижансе, то заплатите по 90 рублей с персоны. Расходов 200 рублей, на кушанье 10. Если возьмете тройку почтовых, стоить вам [будет] всего 250 рублей. За это получите от меня две статьи в альманах[607] и книги для вашей драмы[608]: «Pamiętniki o panowaniu Augusta II»[609] и мемуары любовницы Августа II графини Кенигсмарк[610], которые я для вас припас, а сверх того и несколько заповедных статей покойников. Но если б я расцеловал вас и угостил в моем милом Карлове – я был бы счастлив! Привезите Плюшара! Пусть он перестанет сердиться! Я люблю его! После 24 июня чрез неделю я уезжаю в Стокгольм[611] – жду вас к Иванову дню, дню моего рождения и имянин. Винцо у меня здесь славное, из Риги, – и еды хоть до усраной смерти. Если нужно – дам даже красотку – друг Булгарин.

15 июня 1838[612]

Карлово, возле Дерпта.

4. Н. В. Кукольник Ф. В. Булгарину

Любезный Булгарин, тридцать человек, в том числе и я, ждем