— Готова поспорить на что угодно: у нее есть душ.

Когда мошенничаешь, необходимо помнить и еще кое-что — тоже мама научила: гораздо легче обмануть простачка, если предложение исходит не от тебя, а от кого-то другого. Именно поэтому в большинстве случаев требуется партнер.

— Кассель мне столько про тебя рассказывал.

Лила широко улыбается и тут же превращается из подозрительной бродяжки со свалявшимися волосами в нормальную девчонку.

Одри переводит взгляд с нее на меня, не понимая, что за игру мы затеяли.

— И что же он рассказывал? — спрашивает Дженна, прихлебывая диетическую колу.

— Моя двоюродная сестра только что вернулась из Индии. Ее родители живут в ашраме. Я рассказывал про Уоллингфорд.

— Твоя двоюродная сестра? — Одри упирает руки в боки.

Брови у Лилы ползут вверх, а потом она ухмыляется во весь рот.

— А! Не веришь, потому что у меня кожа светлее, чем у него?

Стейси вздрагивает, а Одри заглядывает мне в глаза — не оскорбился ли? В Уоллингфорде не принято говорить о расовых различиях — такая вот политкорректность. Никогда и ничего, будь ты смуглым, черноволосым, рыжим, блондином или таким светлокожим, что просвечивают голубые прожилки вен.

— Да ладно. Мы не настоящие кузены. Моя мать замужем за братом его матери.

У мамы нет никакого брата. Но я и бровью не веду. Не улыбаюсь.

Обманываю девушку, в которую, возможно, все еще влюблен, и сам себе не признаюсь, что меня это заводит.

— Одри, — схема отработана до мелочей, — можно тебя на минутку?

— Кассель, — с нажимом произносит Лила, — мне нужно волосы подстричь, принять душ. Пошли. Очень рада была познакомиться.

Она улыбается подругам и хватает меня за руку.

Я вопросительно смотрю на Одри.

— Поговорите, когда он вернется в школу, — вмешивается Дженна.

— Она может помыться в общежитии. — задумчиво отзывается моя бывшая девушка.

— Так мы можем поговорить? — Какой я все-таки подлец. — Здорово.

— Конечно. — Одри отвернулась.

Возвращаемся в Уоллингфорд. Лила улыбается во весь рот и беззвучно произносит одними губами: «Класс».

Мы сидим на бетонных ступеньках факультета изобразительных искусств. Одри то и дело заправляет за ухо рыжую прядь, но та постоянно падает па лоб; вся шея покрылась красными пятнами — значит, нервничает.

— Прости меня за вечеринку. — Хочется прикоснуться к ней, погладить по волосам, но я сдерживаюсь.

— Я самостоятельная женщина и вполне способна отвечать за свои поступки. — Она теребит затянутыми в перчатку палыцами серые колготки.

— Я просто…

— Знаю: я напилась, а целовать пьяную девушку не очень-то красиво, да еще на глазах у ее парня. Не самый благородный поступок.

— Грег — твой парень? — Тогда понятно, почему он так завелся.

Одри пожимает плечам и, прикусывая нижнюю губу.

— А я ему вмазал! — Пытаюсь отшутиться. — И никакой тебе дуэли на рассвете. Разочарована? Перевелись рыцари в наши времена.

Она облегченно улыбается — радуется, что я не стал ни о чем расспрашивать.

— Да, разочарована.

— Со мной веселее, чем с Грегом. Сегодня говорить с ней так легко, ведь теперь я точно знаю, что не убивал девчонку, которую любил. Словно камень с плеч свалился. Как, оказывается, прошлое на меня давило.

— Но он меня любит сильнее.

— В таком случае он должен любить тебя просто чертовски сильно.

Заглядываю ей в глаза — не зря старался: ее щеки покрываются неровным румянцем. Она шутливо тычет меня в бок.

— Весельчак выискался!

— Так ты меня все еще не забыла?

— Не знаю. Вернешься в школу? — Одри потягивается.

— Да.

— Время идет. Еще немного, и забуду точно.

— «Разлука уменьшает умеренную любовь, — ухмыляюсь я, — и увеличивает сильную»[7].

— Хорошая память. — Она смотрит куда-то мимо.

— Да я к тому же и умнее Грега.

Одри не отвечает, и я тоже поворачиваюсь посмотреть.

К нам через двор шагает Лила. Успела выманить у кого-то свитер и длинную юбку, обрезала светлые волосы даже короче, чем у меня, на ногах по-прежнему ботинки со шнуровкой, губы накрашены розовым блеском. На секунду у меня перехватывает дыхание.

— Ничего себе, — удивляется Одри.

Лила улыбается еще шире и, подойдя ближе, берет меня под руку.

Спасибо большое, что разрешила воспользоваться душем.

— Да не за что.

Моя бывшая девушка удивленно смотрит на нас, словно только сейчас заметила: происходит что-то странное. Лила теперь выглядит по-другому — наверное, из-за этого.

— Кассель, мы опаздываем на поезд. Да, Одри, я тебе позвоню.

Она кивает с озадаченным видом.

Мы удаляемся в сторону станции. В конце срываешь куш и делаешь ноги. Серьезная афера или по мелочи — схема всегда одна и та же.

На маму я похож, вот на кого, а вовсе не на отца.

Воскресенье, поэтому на вокзале почти никого. На крашеной деревянной скамейке ругается парочка: парень моего возраста, а у девчонки глаза па мокром месте. Старушка склонилась над тележкой из супермаркета. В дальнем конце платформы две девицы с ярко-розовыми ирокезами, хихикая, склонились над игровой приставкой.

— Надо позвонить твоему отцу. — Вытаскиваю из кармана мобильник. — А вдруг его не будет в офисе, когда мы приедем?

Лила уставилась на торговый автомат. Лицо непроницаемое, но отражение в стекле чуть подрагивает, как будто ее трясет.

— В Нью-Йорк не поедем, встретимся с ним в другом месте.

— Почему?

— Никто не должен знать о моем возвращении. Никто. Неизвестно, с кем еще в сговоре Антон.

— Понятно.

Легкая паранойя вполне объяснима — она ведь через такое прошла!

— Я все время подслушивала и знаю про их план.

— Понял. — Снова киваю: тоже вполне объяснимо.

— Обещай не рассказывать ему, что со мной было. — Лила почти переходит на шепот. — Не хочу, чтобы он знал про кошку.

— Ладно. Сделаем, как ты хочешь, но ведь что-то мне надо будет ему сказать.

Чувствую смешанное со стыдом облегчение. Я зол на братьев и, в общем-то, их ненавижу, но если Захаров обо всем узнает — им не жить. Не уверен, что хочу именно этого.