– Это означает, что мы снова долго не увидимся, – констатировала она, выпуская его из объятий.

– Я… – Он замолчал, потому что входная дверь открылась и во двор вышла пожилая дама. Харди посмотрел на Нору, задвигал губами и продолжил говорить беззвучно: – Я выучусь – после базового курса еще три основных модуля и год практики, затем экзамен на комиссара уголовной полиции. После окончания я получу работу в БКА. Буду хорошо зарабатывать. Потом я вернусь и… – Он взглянул на женщину, но та не обращала на него внимания. – И заберу тебя из этого убогого дома.

– Когда? Через десять лет? – спросила она.

– Через три года. Обещаю. – Он поцеловал ее. Впервые прямо в губы.

– Не хочешь подняться? – спросила она. – Мои родители придут только через час.

Он помотал головой.

– Мне нужно идти. Меня кое-кто ждет в машине на улице.

На ее лицо легла тень.

– Я видела эту машину. Там сидит Лиззи, верно?

Он кивнул. Соседской дочери Элизабет было двадцать, как и Харди. В отличие от него у нее еще не было машины.

– Она будет учиться со мной в высшей школе в Брюле, – сказал он, на этот раз громко, потому что женщина ушла в дом. – Мы вместе готовились к вступительному экзамену.

Харди увидел, как глаза Норы наполняются слезами. Он тут же сжал ее руку.

– Между нами ничего нет. И никогда не будет! После учебы я вернусь. Обещаю!

– Я знаю Лиззи, – возразила Нора. – Она очень хитрая – мне до нее далеко, – и она положила на тебя глаз.

– Может быть, но она меня не интересует. – Харди снова поцеловал ее.

– В этом я сомневаюсь, Томас Хардковски, – строго сказала она. – Ты всегда легко поддавался чужому влиянию, а Лиззи манипулирует всеми.

Харди знал, что Нора хорошо разбирается в людях – но на этот раз она ошибалась.

– И ты должен бросить курить. – Она полезла в карман платья и сунула ему в руку упаковку английских мятных леденцов «Роки». – Просто приходи, когда будешь готов.

Следующее утро началось с двухчасового разговора в кабинете Тимбольдта.

Сабина рассказала ему, что уже сумела выяснить, но умолчала о трех вещах: о разговоре с Мартеном Снейдером в баре «Ромео», о том, что видела там Дирка ван Нистельроя и что ей удалось спасти документы с пометкой «конфиденциально» из камина Хесса. Интуиция подсказывала, что эти акты и есть то звено, которое свяжет все смерти, – и очевидно, Тимбольдт был как-то связан с этим делом. Пока Сабина не знала, с кем безопасно об этом говорить, она будет помалкивать, потому что ей не хотелось быть застреленной в ванне или закончить жизнь как самоубийце на рельсах или в загазованном гараже.

Тимбольдт раздраженно выключил диктофон и сложил бумаги.

– Хорошо, мы закончили. И ни слова прессе, они наседают на нас со вчерашнего дня.

– Конечно. – За кого Тимбольдт ее принимает? Сабина поднялась и взглянула на настенные часы. Было начало одиннадцатого. – Я очень сожалею о смерти вашей жены, – наконец сказала она как можно более сочувственно. – Если я могу что-то сделать для вас, пожалуйста, скажите.

– Спасибо. – Тимбольдт долго изучающе рассматривал ее. – Вероятно, вам кажется странным, что после такого дня, как вчерашний, я сижу в своем кабинете.

«Более чем странным», – подумала Сабина, но промолчала.

– Работа якобы лучшее лекарство от траура… пока это неплохо работает.

«Даже если необъективен и вообще-то должен быть отстранен от расследования?»

– Вы можете это понять? – уточнил он.

– Да, конечно, – ответила она. – Предварительное заключение о вскрытии уже готово?

Тимбольдт стиснул зубы.

– У моей жены в крови нашли следы снотворного.

– На теле были раны, гематомы на руках? – спросила она.

– Нет. Я знаю, на что вы намекаете, но следов взлома нет.

– Тем не менее кто-то мог насильно дать ей таблетки и потом перетащить в машину.

– Вы предполагаете, что, как и в случае с президентом Хессом, речь может идти о убийстве?

– Возможно.

– В настоящий момент мы рассматриваем все варианты.

– На теле Дитриха Хесса были следы борьбы или насилия? – спросила она.

– Кроме пули, которая снесла ему пол-лица? – сухо спросил Тимбольдт. – Нет. А токсикологический анализ крови еще не готов.

Она попыталась скрыть напряжение и опустила плечи.

– Как у него дела?

– Его состояние критическое. Операция длилась всю ночь. Насколько серьезно поврежден его мозг, выживет ли он, и если да, то с какими последствиями, покажут следующие часы.

– Кто возьмет на себя…

– Один из двух заместителей президента БКА временно возьмет на себя его полномочия, в настоящий момент рассматривают одного кандидата, который должен приехать в Висбаден.

– Со стороны? Дирк ван Нистельрой? – предположила Сабина.

Тимбольдт удивленно посмотрел на нее.

– Вы об этом знаете?

– Ходят слухи, – сказала она и подумала о разговоре с Ломаном.

– Да, весьма вероятно, что Дирк ван Нистельрой станет новым президентом БКА.

«Значит, так и есть! Вот дерьмище!» Тогда шансы Снейдера на восстановление в БКА равны нулю – а именно в нем Сабина нуждалась как никогда, если хотела разобраться в этих дебрях.

– Когда приедет ван Нистельрой?

– Вероятно, завтра. Он еще в Гааге. «Если бы ты знал!»

– Разрешите еще один вопрос?

Тимбольдт раздраженно поднял на нее глаза.

– Пожалуйста.

– Что выявило патологоанатомическое заключение Дианы Хесс?

– Ну… в отличие от моей жены, у Дианы Хесс действительно обнаружили синяки на шее.

– Ее столкнули с моста на рельсы?

– В настоящий момент нельзя этого исключить. Мы рассматриваем и такую версию.

– Меня не покидает ощущение, что Дитрих Хесс что-то об этом знает.

– Возможно, но сейчас он борется за свою жизнь и не может быть допрошен. Еще что-нибудь?

Сабина помотала головой.

– Хорошо, потому что у меня есть еще один вопрос, который мы должны быстро обсудить. – Он поднялся, обошел вокруг письменного стола и вальяжно сел на край. – Кажется, события последних дней сильно вас подкосили. Поэтому сегодня утром я поговорил с вашим руководителем отдела и замолвил за вас словечко.

Сабина вопросительно посмотрела на него.