Она отправилась искать Брайана, потому что без него она не могла измениться полностью. Тибби знала, что он дома. У нее дома. Она встретила Брайана за квартал до своей улицы и не удивилась — бывают дни, когда возможно всё.

Они не обнялись, не кинулись друг к другу, но просто пошли в одну сторону. Тибби осторожно взяла его за руку.

— Есть идея, — сказала она.

— Хорошо, — ответил он, не раздумывая. Он был согласен на все.

Они прошли несколько кварталов, поднялись по холму и очутились у роквудского бассейна. Они перепрыгнули через ручей, взобрались по высоким ступенькам и, когда уже совсем стемнело, подошли к ограде.

— Здесь можно перелезть. — Она указала на разрыв в проволоке.

Брайан одобрительно кивнул. Тибби полезла первой, он последовал за ней. Добравшись до самого верха, они спрыгнули.

— Готов? — спросила она.

— Наверное, да, — отозвался он, хотя не знал, что они собираются делать.

Тибби медленно расстегивала рубашку, а он смотрел, широко раскрыв от изумления глаза. К счастью, на ней был красивый лифчик, а ее кожа сияла в сумерках. Потом она сняла ярко-зеленые штаны. Трусики оказались розовыми и тоже вполне пристойными. Это было что-то новое. Она аккуратно свернула свои вещи.

Брайан отвел взгляд, в котором читались забота, восторг, надежда. И тоска. Брайан ждал разрешения смотреть на нее, не стесняясь, и Тибби мысленно разрешила.

— Твоя очередь, — сказала она.

Брайан в считанные минуты скинул джинсы и рубашку и бросил их на землю, оставшись в спортивных трусах, которые они вместе купили в Old Navy (три пары за девять долларов). Правда, Тибби и подумать не могла, что увидит их снова, тем более при таких обстоятельствах. Тибби вздохнула. Она много раз представляла себе Брайана вот в таком виде, без одежды, но оказалось, что он гораздо лучше.

Они снова взялись за руки и уже без стеснения рассматривали друг друга. К чему было прятаться? Тибби больше не хотела ничего скрывать.

Они подошли к краю бассейна — туда, где была наибольшая глубина.

Они стояли совсем близко друг к другу, цепляясь палиями ног за бортик. Потом они посмотрели друг другу в глаза, зная, что это будет забавно.

Раз. Два. Три.

Они прыгнули.

Бриджит чувствовала себя лучше: болезнь потихоньку отпускала.

Известие о том, что у Кармен родился брат, стало бальзамом для ее истерзанной души. Бриджит истратила недельную зарплату и послала Кристине море цветов и облако воздушных шаров. Все было неплохо, только сердце болело. Сердце тосковало по Эрику, а он исчез еще в субботу, ничего не сказав.

В номере его не было, уже три дня он не приходил на ужин. В конце концов Бриджит плюнула на гордость и отправилась к Джо.

— Мой напарник куда-то пропал, — нарочито небрежно сказала она.

— Ага, так теперь он тебе нравится, да? — лукаво спросил Джо.

Би захотелось его стукнуть.

— Так ты не знаешь, где он? — Она не смогла произнести имя Эрика.

— Понятия не имею. — Джо пожал плечами.

Би поковыряла большим пальцем босой ноги дощатый пол.

— А когда он вернется?

— Надеюсь, в понедельник — ведь начинается чемпионат.

В эту минуту Бриджит ненавидела Джо, великого футболиста команды Сан-Хосе. Ему никогда ни до кого не было дела.

— Он тебе что-нибудь говорил?

— Говорил, что должен уехать на пару дней. Больше ничего.

Разозленная Бриджит резко повернулась и зашагала прочь. И вскрикнула от боли, когда в большой палец ей вонзилась щепка от соснового пола. Почему она не надела эти чертовы кеды? О чем она вообще думает? И где Эрик? Почему он уехал от нее? Что произошло между ними?

Вечером Бриджит решила устроить пробежку, но у нее не было сил. Есть тоже не хотелось. Она позвонила Лене, Кармен и Тибби, оставила им сообщения, сильно опечалившись оттого, что подруг не было дома. Куда они все подевались? Бриджит чувствовала себя невыносимо одинокой.

Она подумала, не позвонить ли Грете, но не знала, как объяснить бабушке свои чувства. Ведь Эрик не был ее парнем. В общем, он не был ей никем. Почему же тогда она умирала без него?

Она сидела на пирсе и наблюдала за сгущающимися тучами. Ей хотелось, чтобы пошел дождь и чтобы вода смыла боль и сомнения, но природу бесполезно о чем-либо просить.

Ей не сиделось на месте: она встала, пошла на футбольное поле и недолго погоняла мяч. Где-то вдали сверкнула молния, но дождь все еще не собрался.

Видит Бог, Бриджит очень старалась, чтобы это лето не было похоже на то, первое. Но кажется, у нее ничего не получилось. Как и тогда, сейчас ей страстно хотелось большего. Хотелось, но она должна была довольствоваться немногим. Эрик, сам того не желая, вселял в Бриджит надежду на любовь, и она чувствовала убогость собственных чувств. Эрик обрекал Би на саморазрушение тем, что дразнил ее собой и при этом не подпускал близко.

Почему он с ней так поступал? Почему она не сопротивлялась и снова попалась на крючок, хотя уже получила горький урок?

Бриджит жалела, что Эрик пришел к ней во вре-мя болезни, что он заботился о ней и прижимал к себе всю ночь. Полученная близость была как наркотик, и теперь у Би началась ломка. Лучше вообще не знать, что такое возможно, чем знать и не получать.

А может, она настоящая неудачница? Может, надо полностью измениться, отказаться от себя? Но во имя чего? Принести себя в жертву тому, кто этого заслуживает, — благородный поступок. Но жертва, которая никому не нужна, бессмысленна и печальна.

Бриджит всегда считала себя независимой и сильной, но теперь, вкусив любви, она мечтала о еще большем.

Нарисовать свою семью оказалось нелегким делом, но самый трудный портрет Лена оставила напоследок.

Она тянула время: сходила с Эффи на маникюр, а потом за продуктами, помогала готовить Кристине, а вечером валялась с Кармен на полу, болтая о живописи, Вине, университете и поглядывая на мирно спящего малыша.

Но дальше откладывать было некуда: завтра последний день, когда можно отослать портфолио.

Итак, в доме тишина и на редкость хорошее освещение. Лена надела Волшебные Штаны и села перед зеркалом.

Одно дело — заглянуть в душу другому человеку, другое — в свою собственную. Если чувства мешают увидеть истинное лицо того, кого любишь, то как увидеть себя?

Лена с удивлением обнаружила, что отражение в зеркале ей не совсем знакомо. Да, она смотрела на себя тысячу раз, но не помнила свое лицо так же хорошо, как мамино или папино.

У Лены были странные отношения с собственной внешностью. Она и радовалась, и не радовалась своей красоте. Лев Толстой писал в «Анне Карениной», что все счастливые семьи похожи. Лене казалось, что все красивые лица одинаковы: правильные черты, строгая симметрия. Лишь уродство и грусть придают индивидуальность. Лена не была уродлива, но грусти ей было не занимать.