Чтобы покончить с этим, скажу, что лично я Мячина не любил, не верил ему никогда, о чем и писал. Я уже тогда сомневался, чтобы ВЦИК и ЦК нашей партии поручили ему перевозку Николая II-го. И, по-видимому был прав, потому что, по заявлению Петра Гузакова, не Мячин, а он, Гузаков, как уполномоченный ЦК нашей партии, фактически стоял во главе отряда, перевозившего бывшего царя из Тобольска в Екатеринбург. Мячин выступал лишь официальным представителем ВЦИК и выполнял все указания Гузакова. Это, кстати, мне потом подтвердил и Ефремов.

В заключение несколько слов о расстреле бывшего царя и его семьи в Екатеринбурге. Я всегда сомневался в достоверности рассказов П.З. Ермакова, который утверждал, будто лично производил этот расстрел. Много позже мои сомнения подтвердили и упомянутый М.И. Ефремов, и Ф.Ф. Сыромолотов[104] – старый большевик-подпольщик, который в 1918 году, как член Екатеринбургского губкома и губисполкома, принимал непосредственное участие в решении вопроса о расстреле бывшего царя. В годы Великой Отечественной войны Федор Федорович был эвакуирован в Свердловск. Мы часто встречались – он жил в том же доме, что и я, – как-то заговорили о расстреле царской семьи и он рассказал мне следующее:

«В 1918 году летом в Екатеринбурге было очень тревожно. От Челябинска наступали чехословаки, в районе Перми происходили кулацкие восстания, в самом Екатеринбурге собралось много разной сволочи – князей, попов, переодетых монахов и монахинь. Вся эта братия замышляла освободить бывшего царя с семьей. Ввиду того, что в распоряжении губкома не было достаточных сил для отражения растущей опасности извне и изнутри, надо было эвакуировать бывшего царя в более надежное место. Однако железная дорога была ненадежна, и везти семью царя по ней было опасно. Держать же в описанных условиях тоже было нельзя, и потому губком запросил у ЦК и ВЦИК разрешения на расстрел царя и его семьи в Екатеринбурге. Такое разрешение было получено через Я.М. Свердлова. Постановление о расстреле вынес Екатеринбургский губисполком.

Привести приговор в исполнение поручили председателю губЧека Юровскому, который действовал вместе со своими сотрудниками. П.З. Ермаков непосредственного участия в этом деле не принимал и даже не присутствовал при расстреле. Ему было поручено отвезти трупы в лес, там их сжечь, что он и сделал. Расстреляна была вся семья Романова и четверо их ближайших слуг, всего 11 человек».

О «спасенной» Ольге, старшей дочери бывшего царя, Ефремов рассказал мне следующее. В 1917 году одну уральскую учительницу за убийство своего мужа-прапорщика посадили в тюрьму. За решеткой она сошла с ума и, узнав о расстреле царя, вообразила себя его старшей дочерью Ольгой, «чудесно» спасшейся от смерти. Выйдя из тюрьмы, она так всем и представлялась. Ефремов вызывал ее на беседу и точно установил, кто в действительности эта лже-Ольга. Он же подтвердил, что царскую семью расстрелял его преемник на посту председателя губЧека Юровский, а Ермаков выполнял лишь вторую часть операции – вывозил и сжигал трупы.

Итак, в середине июля 1918 года мы были перебазированы в Сарапул, где влились во 2-ю армию РККА. В штабе командарма Блохина[105] Андрей Ермолаев был назначен начальником контрразведки, а я стал его заместителем. Обстановка в Сарапуле напоминала уфимскую образца января 1918 года – после черносотенного погрома обыватели были терроризированы выпущенными на свободу уголовниками. Уездный исполком заседал ежедневно, но ничего путного сделать не мог. Почти в открытую действовала банда «братков» – подонков, одетых в матросскую форму, которые «мобилизовали» городских проституток и ими торговали.

Вот в их-то «казарму» мы с Ермолаевым первым делом и направились. Увидели настоящий вертеп – пьяные «братишки» вместе со своими «подругами» орали похабные песни, на столе самогон, кругом пятиэтажная матерщина. Когда мы вошли, Ермолаев скомандовал: «Смирно!». Все притихли. Сзади кто-то крикнул: «А вам что здесь надо? идите к себе в штаб!». Ермолаев потребовал командира, и когда тот явился, записал его имя и приказал на следующее утро явиться в контрразведку со списком «личного состава». На утро этот «начальник», который, как ни странно, действительно оказался матросом, такой список принес, и в тот же день его ватагу передали одному из наших командиров, который формировал полк для ликвидации ижевского восстания[106]. Те из «братков», кто не пожелал служить в Красной армии, продолжали воровать, но уже втихую. Нас они очень боялись и вскоре исчезли из города. Но самых злостных бандитов все-таки пришлось расстрелять.

Сам Сарапул оказался очень симпатичным городком – уездный, маленький, но вовсе не захолустный, замечательно уютный, весь обсаженный липами; стоит близ слияния Камы и речки Сарапулки. На 20 тысяч жителей в городе было две гимназии, реальное и музыкальное училища, много интеллигентной молодежи, кожевенный завод. Идешь, бывало, по улице и почти из каждого окна слышишь либо пианино, либо скрипку или мандолину, гитару. Горожане встретили нас хорошо, были благодарны за наведенный порядок, звали в гости и с удовольствием принимали. Многие стали работать в штабе, молодежь охотно вступала в Красную армию. При нас местная буржуазия ничем себя не проявляла – поджала хвост. Свое лицо она показала уже после нашего ухода, и лицо это, конечно, было поганым. Вместе с нами в Сарапул переехал и уфимский губком партии, который стал формировать группы подпольщиков для заброски в Уфу. Из моих знакомых в эти группы попали Е. Тарасова, В. Алексакин, К. Мячин. Мы с Фиониным изготовляли им паспорта.

Наш командующий, бывший подполковник Блохин, походил на грузина, вид имел болезненный. Вместе со штабом жил на пароходе, а свой аппарат разместил в гостинице недалеко от Камы – в так называемых «Московских номерах». Жена Блохина, высокая, стройная, красивая грузинка, показывалась на людях редко и исключительно по ночам. Ходила в штанах или в ярком нарядном платье. Охраняли штаб латыши под командой бывшего офицера Хованского. С самого начала ни Блохину, ни Хованскому мы не особенно доверяли и, посовещавшись, решили отправить «ходоков» к Ленину – доложить, что одна из армий Восточного фронта находится в ненадежных руках. Во время этого нашего совещания случился курьез – отряд Хованского нас окружил и попытался арестовать, но сдать оружие (в кармане каждого из нас был револьвер, а у некоторых еще и бомбы) мы наотрез отказались. Пошли объясняться к Блохину – «арестанты», вооруженные лучше, чем конвой. Командующий перед нами извинился, пожурил Хованского, но было видно, что тот действовал с его ведома и согласия. Вероятно, мы им просто чем-то мешали. Вскоре Хованский был арестован ЧК и расстрелян как шпион, а его отряд расформирован. Блохина сняли, и куда он делся – не знаю.