– Джефф?

Джефф услышал свое имя.

– Джефф, это мы.

Джефф отвлекся на пиво, пролившееся на простыню, – наблюдал, как жидкость расползается и впитывается в почти белоснежную ткань. Он поднял голову: в телевизионной раме столпились лица, все смотрели на него.

Говорила очень загорелая, обнаженная девушка с большим ртом.

– Джефф, все нормально?

– Нет. Не нормально. Я заебался.

– Мы – твои друзья. Мы тебе поможем.

Обнаженные мужчины и женщины выбирались с телеэкрана, прыгали в кровать к Джеффу. Они обнимали его, утешали. В окно Джеффу было видно: языки пламени над торговым центром увеличились, заполнили теперь все небо и облизывают окна мотеля. Он чувствовал запах кокосового масла. Длинные волосы гладили его по лицу. Кто-то гладил его спину.

Порнозвезды обнимали его костлявое тело. Втирали лосьон в его упругую кожу. Целовали его глаза, ноги, руки. Теплая кожа скользила по его телу, прижималась к нему. Кто-то нежно шептал ему в ухо. Он не разбирал слов, но знал, о чем речь.

Напряжение спало, уплыло. Джефф чувствовал себя хорошо. Он понял: любовь – вот все, что нужно миру, и совершенно неважно, сгорит ли торговый центр, убьют ли каких-нибудь копов (если вдруг пожелаешь им смерти), а может, тобой воспользуются какие-нибудь домохозяйки. Все хорошо, все хорошо, когда ты любишь. Бог – это любовь. Бог – во всем.

Податливые руки и ноги, и губы потянули его наверх. Он плыл, простыня колыхалась на ветру. Окно треснуло, огонь торгового центра пробрался в комнату, и Джефф смотрел, как чернеют и вспыхивают стены. Кровать съежилась. Джефф подумал: «А хорошо, что я уже не на кровати».

Пламя подскочило, пытаясь дотронуться до левитирующего тела Джеффа. Уголок простыни потемнел, потом, взметнувшись, загорелся. Простыня сморщилась в огне. Кровать исчезла под раскаленной завесой.

Надо бы воды. Джефф перекувырнулся через стену, в ванную, и быстро-быстро нырнул, включил душ на полную мощность. Пламя боролось с водой. Джефф бултыхался в водовороте красного и голубого. В итоге победила вода. «Вода всегда побеждает, – подумал Джефф. – Почему? Почему она побеждает? Как это – победить? Когда победа придет ко мне? Мне все равно». Мне все равно. Насквозь промокший, обессиленный, он увидел прямо под собой полную ванну и лебедем спикировал вниз, в теплую жидкость.

Ванна была гораздо больше, чем ему запомнилось. Лампа куда-то делась, так что он свободно мог сделать пару кругов. Он плавал туда-сюда, и наконец так устал, что просто перевернулся на спину и лег на воду. Солнце садилось. «Где-то садится солнце, – подумал он. – Солнце всегда где-то садится. Но где-то оно еще и восходит».

Посреди шоссе, посреди клубка автомобильных дорог и выездов к придорожным закусочным, посреди округа, посреди штата и даже посреди континента стоял Мэл – с винтовкой в руке, готовый нажать на курок. Все проворачивалось, как гигантское стальное колесо, а Мэл был его осью.

Мэл знал, что скоро должен умереть посреди этих полицейских машин, зевак, съемочных групп, а сверху – еще и вертолетов. Он находился в измененном состоянии сознания, знакомом немногим – разве что монгольским воинам, пилотам-камикадзе и членам «Семьи Мэнсона». Его кровь загустела от радости убийства. Обратного пути не было – ни для него самого, ни для его жертв. Никто не сможет забрать это у него, сколько бы раз они его ни убили.

И всегда была надежда на то, что он останется жив. Он думал: а если он прямо сейчас бросит оружие и ляжет лицом вниз на асфальт на виду у телекамер, не утащат ли его втихую, как Качиньского или Маквея,[20]невредимого, под защитой тех, кто сейчас его окружает? Вот было бы смешно. Но то, что вот-вот случится, будет гораздо круче.

Мэл не расслаблял палец, лежавший на спусковом крючке. Он не знал, что случится, если снайпер пустит пулю точно ему в мозг, может, он просто рухнет, закружится на месте, а может, боль взорвется в нем с такой мощью, что он не в силах будет думать ни о чем другом. Но, насколько он знал, была и другая вероятность: его скрутит судорога, он дернет спусковой крючок и вышибет мозги у патрульного, лежащего у его ног. Он знал, что даже если вероятность такого исхода не более десяти процентов, этого вполне достаточно, чтобы не выстрелила ни одна держащая его на прицеле винтовка.

Всего несколько часов назад Мэл смотрел телевизор. Теперь он сам устраивает телешоу, и зрители по всей стране вынуждены смотреть на него. Кто он? – спрашивают они. Может, специалисты из ФБР как раз пытаются это выяснить, а может, они уже установили его личность. Пробили номер машины по базе данных. Выяснили, где он живет. Расспросили соседей.

Дом его матери, очевидно, уже сгорел дотла, но тела ее они еще не нашли, это точно. Прежде чем поджигать дом, надо было вытащить кресло на лужайку, усадить ее и уехать. Ну нельзя же все предусмотреть.

Из цепочки мыслей Мэла выпало важное звено. Он попытался отмотать все назад, вспомнить последнюю мысль. Не смог. Мужик, лежавший у его ног, вдруг хрюкнул, и Мэл уставился в затылок патрульного, куда утыкалось дуло винтовки. «Ну-ну. Два часа назад ты выписывал штраф на семьдесят пять долларов, безжалостно глядя пустыми глазами, – вы, копы, это умеете, – подумал он. – Теперь лежишь рожей в грязи, размышляя, как далеко и с какой скоростью разлетятся твои мозги. Теперь ты обычное говнецо, как и все мы».

Патрульный мало что мог сделать. Мэл застегнул наручники у него за спиной и связал ноги ремнем. Парень поверить не мог, что можно действовать так молниеносно. «Ну вот, дожили, – подумал Мэл, – вот и дожили, на хуй. Вот ты пуп земли, а потом бабах – и ты на брюхе, а у затылка – ствол».

Полиция уже минут пятнадцать пыталась привлечь внимание Мэла, что-то вещая из громкоговорителей, но он знал, что с этим делать. Ничего не делать. Он знал, что они окружили его, рыскают, обсуждают его по рации. Он знал, что специалисты лежат на животах, опираясь на локти, глаза прикованы к оптическим прицелам. Каждый снайпер мечтает пробить череп Мэла круглой вращающейся штучкой, взболтав ему мозги, как тыкву на Хэллоуин, которую он с друзьями подбрасывали в небо: прежде чем брызнуть мякотью во все стороны, она на секунду становилась невесомой. Им надо просто подождать, а потом – пожалуйста. Мэл перешел к заключительной стадии своего плана. Переложил винтовку в левую руку, а правой вытащил из кобуры большой пистолет. Над головой жужжал вертолет телевизионщиков. Мэл интересовался Вьетконгом и потому знал, что попасть в вертолет довольно сложно, но есть несколько приемов, которыми его можно сбить. Можно выпустить очередь по курсу следования, вертолет влетит в эту очередь и развалится на куски.